Гаутама мрачно молчал, глядя перед собой. Он очень не хотел их отпускать, он беспокоился. Эстер крепко зажмурилась. Ей теперь тоже не хотелось уходить отсюда. Из тепла, спокойствия, легкого неудовольствия ТАРДИС. От уютной спальни, от книг всех времен и планет, от проигрывателя с виниловыми пластинками шестидесятых годов двадцатого века, от кухонного молчания через стол. От мороженого. От случайных улыбок.
Но она сама сказала, что никто, кроме Джека, им не сможет помочь.
— Да, мы должны возвращаться, — сказала Эстер.
Гаутама кивнул.
— Тогда у вас есть еще восемь стандартных часов на сборы.
Он встал с дивана, посмотрел на Джека, потом на Эстер.
— Вас вернуть туда же, откуда я вас подхватил?
— Нет. В Шотландию. Плюс две недели от момента, когда Эстер тебя вызвала, — быстро ответил Джек. — Все мои сотрудники в Британии, а там есть место, где меня приведут в норму и не выдадут. И кровь сможем собрать.
— Хорошо, — сказал Гаутама и вышел из библиотеки.
Джек широко, хитро улыбнулся и наклонился вперед, опираясь локтями о колени.
— Только не начинай опять, что я ему нравлюсь, — немедленно сказала Эстер. — Прекрати. Это теперь не важно.
— Я и не собирался, — ответил Джек и подмигнул ей.
***
— Сможешь дойти? — спросил Гаутама.
— Конечно, — ответил Джек. ТАРДИС вычистила и починила его шинель, а вот рубашку пришлось брать новую, из огромного гардероба, в котором Эстер однажды чуть не потерялась.
Консольная — терра инкогнита, Эстер здесь была всего однажды, — сияла яркими огнями. Высокая, изящная колонна в центре светилась теплым золотым светом. Это ее сердце, поняла Эстер. Сердце ТАРДИС. Такое красивое.
Гаутама тоже был одет официально, в костюм, идеально черный, и кипенно-белую рубашку. Очень торжественно. Эстер привыкла видеть его в домашних брюках и футболке, сейчас же он казался недосягаемым и отстраненным, как британский лорд. Сапоги на высоких каблуках, которые были сейчас на Эстер, ощущались с непривычки ужасно неудобно, но придавали уверенности в себе. Она выпрямилась и придвинулась к Джеку.
— Я помогу ему, — сказала она.
Гаутама кивнул.
— Материализуемся, — сказал он и склонился над консолью. Лицо его заливало светом от колонны.
Легкая тошнота, дискомфорт, головокружение. Эстер схватилась за локоть Джека.
— Так всегда на этой ТАРДИС, — прошептал он. — У нее не все запчасти в норме. Только не говори Гаутаме, он смертельно оскорбится.
— Он ее любит, — шепотом ответила Эстер.
ТАРДИС, игнорируя их перешептывания, нежно запела: Лорелея, заманивающая моряков.
— Мы на месте, — сказал Гаутама и дернул за какой-то рычаг. В идеально ровной и белой стене открылась дверь. Повеяло морской сыростью. Холодом. Эстер вздрогнула и поежилась. Это не Калифорния, точно.
— Идем, — сказал Джек.
Они вышли наружу. Было еще холодней, чем показалось Эстер, ветер пробирал до костей, рвал волосы, забирался под куртку и издевательски щекотал ледяными пальцами живот. Джек встряхнулся, как пес, протянул Гаутаме руку.
— Спасибо. И не забудь выкинуть нуль-плату.
— Прекрати благодарить, — сказал Гаутама и крепко обнял его. — Выкину. В воронку. Все. Уходи. И больше не попадай в такие неприятности. Я не всегда смогу прорваться в парадокс. Давай, иди. Я хочу поговорить с Эстер.
Джек рассмеялся и пошагал по еле видимой в темноте тропе туда, где горел далекий фонарь. Путеводная звезда. Эстер сглотнула ком в горле и обернулась к Гаутаме. Тот протягивал ей чемоданчик. Кейс с цифровым замком.
— Вот, возьми. Здесь то, что вам понадобится, — сказал он. Потом вдруг крепко зажмурился — его лицо едва виднелось в темноте, — и поднял руку.
— Что такое? — удивилась Эстер.
— Из… вини.
Вспышка, белая и горячая, обожгла глаза, остановила время, выключила реальность.
***
— Кто это был? — спросила Эстер. Голова гудела: наверное, морская болезнь. Они долго плыли по морю. Да. Джек улыбнулся, и почему-то печально.
— Контрабандисты.
Ну да, контрабандисты, услужливо подсказала память. Элли, и Том, и Сара Джейн, и еще вот тот, с усами. Как она могла забыть? Но… странно все-таки.
— Мы так быстро добрались до Шотландии. И они почти вылечили тебя. Как это вышло?
Джек хмыкнул. Его улыбка растаяла, смытая усилившимся дождем.
— Это самые лучшие контрабандисты во вселенной, Эстер. Не забудь свой кейс. Идем, а то промокнешь.
И они пошагали на свет фонаря, к приходу святой Маргариты.
========== Уровень С. Эффект Манделы ==========
Этот человек — вернее, не человек, а таймлорд — за десять лет совсем не изменился. Улыбка у него была точно такая же фальшивая и неискренная, как и тогда, когда Лэнс увидел его впервые: в старой истории со сценарием. Когда он по телефону предложил встретиться у южного крыла Капитолия, Лэнс и подумать не мог, что они пойдут прямо внутрь. И что их пустят в зал в разгар заседания — тоже.
Лэнс бывал в Капитолии — на экскурсии, еще в школе, — а потом все как-то недосуг было заходить. Когда работаешь рядом с историческим местом, никогда туда не зайдешь просто так, потому что кажется — вот завтра схожу. Послезавтра. Скоро. И все же удачный момент никогда не выпадает. Но Лэнс помнил и светлые коридоры, и богато украшенные залы, и кучу сверхбдительных охранников, которые сейчас усиленно делали вид, что их нет, после того, как таймлорд что-то сказал одному из них — тихо, на ухо.
Сейчас они все вместе стояли у одного из входов на верхнюю галерею Палаты представителей. Внизу, в полутемном, хоть и освещенном яркими прожекторами зале, шло обсуждение каких-то изменений в законопроект. Некоторое время Лэнс пытался за ним следить, но бросил: наблюдать за разговором Гаутамы и сценариста (он представился как мистер Риддл) оказалось куда как интереснее.
Этот Риддл, демонстративный, яркий психопат, умел произвести впечатление. Лэнс обычно испытывал отвращение к подобным людям (взять хотя бы агента Икс), но Риддл оказался исключением. Он притягивал. Побуждал сблизиться. Вызывал интерес. Особенно интересно было следить за его руками. Он то складывал их за спиной, то копался в глубоких карманах, которых, теоретически, не могло быть на его костюме — сером френче, как у китайских партийных функционеров. Если бы Риддл был человеком, Лэнс решил бы, что он бросил курить и теперь пытается заместить привычные движения — достать сигарету, поднести к губам, зажечь. Это неосознанно и не касается даже никотиновой зависимости, которая, судя по косвенным данным о его виде, у Риддла не должна была развиваться. Это глубинное. Желание вернуть старые времена. Ностальгия по былому.
А еще с таймлордом была девушка. Немного за тридцать, черноволосая, со снисходительной, ленивой улыбкой и умными глазами, она чем-то напоминала Кэм Сэроен. Не внешне. Скорее по манере держаться. И руки…
Гаутама при встрече сказал ей: «Здравствуй, Эл… Лорел». Занимательно. И она тоже знала, как его зовут.
Риддл стоял сейчас посредине прохода, ведущего к краю галереи. Гаутама, опираясь о простенок, устроился у самого выхода. Они негромко переговаривались, почти не глядя друг на друга, и вообще производили впечатление людей (ну, допустим, существ), которые знакомы очень давно.
И не слишком-то ладят, судя по невербальным признакам. По крайней мере, в нынешний момент. Лэнс был готов поставить деньги, что когда-то эти двое были дружны: Гаутама, пусть и цедил слова сквозь зубы, но выглядело это не неприязнью, а обидой. Правда, Риддла Лэнс не знал и не мог настолько легко читать его мимику и жесты. Слишком легко обмануться с инопланетянами, которые настолько похожи на людей.
— Прелестно! — сказал Риддл громко, обернулся, и его притворная улыбка вдруг стала напоминать настоящую. — Они сейчас отменят действие хабеас корпус во время военного положения. Эти люди никогда не перестанут меня удивлять, господи боже мой!