Они остановились метрах в ста от… этого места. Тталейв сдвинулся, упал на землю, но не смог встать. Не держали ноги.
Ужас стоял в горле ледяным комом.
— Это же… Это же… — начинал он и никак не мог закончить.
— Это наш дом.
— Нет, нет! Это… база далеков.
— Чья база? — с неподдельным удивлением спросила девочка-баллистик. — Это наш город! Мы в нем живем. Омега встретит нас и поможет тебе, он сказал по комм-линку.
— Далеки… это чудовища, — проговорил Тталейв. — Нет! Они хуже чудовищ… чудовища бегут от них…
— Ты говоришь какую-то ерунду. Чудовищ не бывает. Любое чудовище можно уничтожить, — ответил один из мальчиков, даже не пытаясь смягчить снисходительный тон.
Нет, им ничего не докажешь. Надо обмануть их. Вернуться к катеру, запереться там. Припасов хватит. Проверить компьютер, починить… улететь отсюда к чертям.
Но к ним уже шагал кто-то взрослый. Мужчина. Русые волосы. Проседь. Четкие, резкие черты лица. Голова… крупная. Вырос при низкой гравитации.
Это был не далек. Человек. А может, робочеловек. Чипа все равно не разглядеть сквозь череп.
Тталейв бежал на другой конец галактики, бросив все, бросив должность в генштабе, а теперь то, чего он боялся, само пришло к нему. Широко раскрыв объятия.
— Омега! — радостно выкрикнула одна из девочек. — Что такое «далеки»? Чужак говорит, мы живем в их городе. Мы должны все про них знать!
— Да!
— Расскажи!
— Нам про них не говорили!
Тталейв медленно встал, отряхнул комбинезон. Кажется, он мог почувствовать сейчас даже вращение планеты. Взрослый — Омега — непроницаемо изучал его.
— Всему свое время. Эта информация не соответствует вашему уровню знаний, — сказал он хорошо артикулированным, «профессорским» голосом. — Сведения об этом вы получите позже, но получите обязательно.
— Я — лучший баллистик! — выкрикнула девочка. — Зафиксируй это в отчете дня!
— Конечно, Фортен. А теперь возвращайтесь к выполнению задания, — сказал Омега. — Я отведу гостя внутрь.
Дети с криками и смехом оседлали скутеры и полетели прочь. Минута — и их голоса затихли в лесу.
— Ты сказал моим… нашим детям о далеках.
«Профессорский» голос Омеги звучал теперь холодно, металлически и очень по-военному. По-командирски. Но страх прошел. Это всего лишь беглецы от войны, как и он. Хорошо обученные беглецы. И они понятия не имеют, какой сюрприз может преподнести им планета, которую они выбрали. Или имеют, и так даже хуже.
— Да, сказал, — твердо отозвался Тталейв. — Вы ведь сами должны были им о них рассказать… коммодор?
— Как ты попал сюда? Отвечай!
— А то что? — Тталейв наклонился вперед, глядя «коммодору» в лицо. — Убьешь меня, своего брата? Человек — человека? Вы спрятались здесь. Решили отсидеться — пусть! Никто не без греха. Я сам… но дети! Они должны знать, кто и что им угрожает! Война и до вас доберется, вот увидите…
— Мы проверим твой корабль, — холодно ответил Омега. — Чтобы никто не смог больше попасть сюда так, как ты. Смотри на меня!
Потом перед глазами что-то ослепительно сверкнуло, и…
***
Катер медленно поднимался — выше, и выше, горизонт сужался, небо становилось сначала розовым, а потом темно-синим.
Он моргнул. Протер глаза.
Пульт весело мигал разноцветными огнями.
— Прощай, Тталейв!
Он зажмурился еще раз. Дети. Они махали ему руками, бросали в сторону взлетающего катера цветы.
— Прощай, Тталейв!
Тталейв… Он всмотрелся в блестящий пластик монитора. Смутное, едва заметное отражение. Ошарашенное, но почему-то кажущееся знакомым лицо.
Он поднес ладонь к щеке, и отражение сделало то же самое. Остро и вкусно пахло чем-то… приятным. Он не знал, что это такое.
— Прощай, Тталейв!
Кто это — Тталейв? И кто эти дети? Чем это пахнет? Как он сюда попал?
Он всмотрелся в отражение и, медленно шевеля губами, проговорил.
— О боги! Кто же… кто же я такой?
========== Уровень С. Последний шаг перед спуском ==========
Если бы Лэнс не стоял от них всего в двух футах, то ничего бы не услышал. Ветер здесь, на восемьдесят шестом этаже Эмпайр Стейт, сдувал прочь и слова, и мысли из головы. Пальцы дрожали: никак не получалось собраться с духом после эскапады с космическим кораблем, и Лэнс спрятал руки в карманах. Эрзац самоуспокоения… нет, просто попытка скрыть нервное напряжение вместо проработки его причин. Непрофессионально.
Но никто поблизости не смог бы предложить Лэнсу супервизию.
Гаутама и Каан стояли у самых перил: первый — ровно, заложив руки за спину, второй, на контрасте — совсем расхлябанно, ссутулившись, будто пытался казаться ниже.
— Этот город стал даже лучше с тех пор, как я видел его отсюда в последний раз, — сказал Каан. — Люди упорны. Люди многого добиваются.
Гаутама молча кивнул. Странно было видеть его в центре Нью-Йорка без маски, но здание все равно стояло закрытым. Чрезвычайное положение. Никто их здесь не увидит.
— Наша планета уничтожена войной, а этот город возрождается снова и снова. Человечество всегда выживает.
— Эту планету тоже легко уничтожить, — пробормотал Гаутама. — В том числе войной. В этом и состоял твой план?
— Я хотел бы, чтобы ты знал, насколько сильно я сожалею, — продолжил Каан, но Гаутама резко перебил его:
— Перестань! Это лицемерие.
Каан переступил с ноги на ногу, облокотился о высокие перила и искоса глянул на него.
— Если ты хочешь так думать. Но я действительно сожалею.
— Тогда зачем затеял все это? — Гаутама раскинул руки: жест, как будто заимствованный у кого-то еще. Такой знакомый…
Каан опустил взгляд, и Лэнса вдруг прошибло разрядом понимания. Он покачнулся, но устоял на ногах.
Мозаика — дело рук одного существа, которое сейчас стоит перед ним.
— Так было необходимо, — пробормотал Каан.
Гаутама сверлил его сердитым взглядом. Неужели он все… спустит ему с рук? Наверное, раньше Лэнс возмутился бы, потребовал ответа, но сейчас такое казалось закономерным. И ожидаемым итогом. Пусть. Если игнорировать ребенка, он будет пытаться обратить на себя внимание доступными маленькому человеку способами. Бить посуду, дерзить, тянуть кошку за хвост. Если игнорировать инопланетянина с огромными возможностями и знаниями…
Гаутама сам виноват.
— Я хотел бы, чтобы ты объяснил мне причину этой необходимости.
Каан оглянулся на Лэнса, как будто вспомнил наконец о его существовании, сделал попытку улыбнуться и полез в карман.
— Это твой коммуникатор. Держи, — сказал он. Потом обернулся к Гаутаме: — Пусть он тебе объяснит. Ты его за этим ко мне приставил, так? Мне пора. Надо же спасти твоего миньона, пока он не разнес в пыль столицу этого государства.
Он быстро нажал что-то на своем браслете и растаял в голубоватом сиянии.
Коммуникатор на ощупь казался горячим, словно долго пролежал на солнце. Лэнс машинально повертел его в ладони. Никак не получалось заново собраться с мыслями. Стресс. Слишком много всего случилось за последние несколько часов.
— Мозаику устроил твой… бывший напарник? — спросил Лэнс у Гаутамы.
Тот дернул щупальцами и промолчал, но Лэнс уже догадался, каким должен быть ответ.
— Как?
— Через связанный и дефрагментированный объект, вероятно, — неохотно ответил Гаутама. — Не знаю только, как он сумел закрыть Разлом. Мои попытки открыть его не увенчались успехом. Я хотел бы все исправить, но не знаю, как. Не знаю, могу ли сделать это вообще.
Лэнс усмехнулся.
— Ты слишком многое на себя берешь. Например, ответственность за чужие, совершенные осмысленно поступки. Пускай он сам все исправит. Дай ему возможность реабилитироваться.
Он хотел добавить еще о жестокости — не осознаваемой, но от этого не менее ранящей, — но Гаутама казался таким расстроенным и таким потерянным, что Лэнс передумал. Когда-нибудь потом. Всему свое время.
Тем более, существовал другой, очень важный вопрос, без ответа на который Лэнс не мог бы обойтись — если, конечно, продолжать работать над темой. Правда, наверное, не о таймлордах.