4
Рена спускалась осторожно, чтобы грубые подошвы сапог не показывались из-под подола воздушной многослойной юбки. Следуя за отцом по лестнице, она мысленно прощалась с домом. Вслушивалась в знакомое с детства поскрипывание ступеней, покрытых ковровой дорожкой, эти звуки казались родными. Рена родилась и выросла в этом доме, другого не знала. И вот сейчас, следуя таким привычным путем, вдруг осознала, что это больше не её дом. Она уходит навсегда в бескрайний неизведанный мир.
Что её ждёт? Счастье или горе? Рене очень хотелось верить, что впереди — счастье и встреча с любимым. Только надежда на это сейчас казалась такой зыбкой.
«Ах, отец, зачем ты во всём слушаешь мегеру Селезию?»
В холле толпились, ожидая указаний, лакеи, но Рене они казались тенями. Мачеха в платье из тёмно-лилового шёлка ожидала у подножия лестницы вместе с Понт-Аруа. Граф был в том же нарядном камзоле, что и накануне на балу. Рассматривая жениха сквозь тонкую вуаль фаты, Рена сглотнула горький ком.
А взгляд графа не отрывался от ее фигуры, но при этом лицо мужчины оставалось хмурым.
— Какая у меня прекрасная невеста! — воскликнул он. Слух резанула фальшивая нота — настолько холодно и безэмоционально это было произнесено.
Понт-Аруа не скрывал недовольства. И Рена удивилась бы, если граф был бы доволен ею, ведь недавняя сцена в кладовой для инвентаря с участием сына герцога многое ему открыла. Наверное, невесело брать невесту, влюблённую в другого. Однако кто ж его неволит? Заслуженный воин легко мог бы отказаться от нее из-за открывшихся обстоятельств. Пусть это трижды объявлено в газетах, предлог для разрыва помолвки, которая даже не благословлена в храме, отыскать можно.
Наконец, ступеньки закончились, и Рена вынуждена была принять галантно протянутую руку графа. Пальцы его были жёсткие и холодные, они сжали её ладошку, жестоко сминая тонкие пальцы.
Понт-Аруа осторожно приподнял фату и вгляделся в ее лицо. Что он ожидал увидеть? Дорожки слез, распухшие от рыданий губы и нос? Но встретил лишь яростный, ненавидящий взгляд бирюзовых глаз.
Рена не могла притворяться и не считала это нужным.
— Как же интересно будет укрощать вас, моя прелесть, — тихо проговорил Понт-Аруа. Он обращался к невесте, но в холле было достаточно тихо, и его услышали все.
Рена с надеждой метнула взгляд на отца — тот ведь слышал, что сказал этот горе-женишок. Может, отреагирует и впервые в жизни вступится за дочь? Но лейр тэ'Марсо притворился глухим, а, встретив горящий возмущением взгляд дочери, еще и порекомендовал:
— С ней надо построже, Ваше Сиятельство. Ирена — девушка хорошая, но очень уж упрямая. Это у неё от матери…
Тут Селезия шикнула него, испугавшись, что, разговорившись о бросившей его первой супруге, Марсо испортит верное дело, граф насторожится и, чего доброго, передумает жениться.
— У нас чудесная дочка, не правда ли, Ингмар? А какая красавица и умница! — затараторила лейра. Но все-таки смазала впечатление — не утерпела и, заметив собравшуюся у лестницы прислугу, прикрикнула: — Что вы тут топчетесь? Агги, бери Лию и сейчас же собирать вещи госпожи Ирены. Остальные — что, работы нет?
Получив указание лейры, карга схватила растерявшуюся Лию за руку и потащила прочь.
Неужели лейра догадалась? У Рены упало сердце. Она-то надеялась, что в суете отъезда о младшей горничной позабудут, и Лия потихоньку улизнет из дома, чтобы разыскать Яна и вручить ему записку.
«Светлые девы, помогите Лие добраться до Яна!»
Однако надежда, что служанка сумеет вырваться из дома, стремительно таяла. Слишком хорошо Рене была известна хватка Агги.
Следом за разочарованием навалились безнадежность и апатия. Показались неважными и обиженная холодность графа, и желание отца поскорее избавиться от неё. Гневаться нужно только на себя. Она вдруг удивилась, что столько лет жила с этими чужими людьми и даже считала себя счастливой, находя отдушину в садоводстве. А на самом деле просто убегала от реальности. В смирении и дочерней покорности нет ничего хорошего, потому что именно они привели ее к сегодняшнему печальному итогу, когда её против воли выдают замуж. Разозлилась на себя за бездействие. Оправдания, что желала быть послушной дочерью и следовала велению долга, казались лицемерием. А еще впервые поднималась злость на мать — зачем та, убегая от мужа, не взяла с собой маленькую дочь и обрекла ее тем самым на жизнь с ненавистной мачехой?
Стоп! На кого она злится? И не бесплоден ли гнев? Нужно действовать, а не перекладывать вину на других. Бежать от ненавистного жениха! Не покоряться воле мачехи!