— Ну? — спросил Пшеничный.
— Гну, — сказал сосед.
Проволока
Они стояли у проволоки, о которую споткнулся Сергей, и пытались «вернуться обратно». Было уже темно, тихо.
— Я шел слева, и ты споткнулся! И упал! И он подъехал!
— Он раньше! — кричал Пшеничный.
— Не ори! — Сосед обернулся, не видит ли их кто. — Пошли. Они повторили свой проход мимо проволоки, Сергей «споткнулся», попытался упасть, упал. Оглянулись на город — ничего не менялось.
— Может, надо повторить в другой раз, но в такое же время? — подумал Сергей вслух.
— Сейчас, — сосед тоже думал напряженно, — задом пошли. Как в обратной съемке, как в кино. Ляг сначала, как будто упал!..
Сергей лег, поднялся, пошел задом, переступил проволоку — ничего не изменилось…
Ничего себе!
Они устроились в сарае на окраине поселка.
Сергей стоял возле пролома и смотрел на горящие внизу огни.
— На газете был сорок девятый год. Бред. — Пожал плечами. — Что у нас было в сорок девятом? Атомную бомбу изобрели. Наши. А когда? До или после мая? Ладно, бомба есть. Донбасс — когда начали восстанавливать?
— В сорок третьем. Отец рассказывал: они с матерью изоляторы в развалинах собирали.
— Значит, Донбасс у нас на ходу. Образование ГДР, по-моему… И я родился! Я же в сорок девятом и родился!
Помолчали.
Сергей всмотрелся в родной неузнаваемый город и опять раздраженно пожал плечами:
— Но это же быть такого не может!
— Может! — неожиданно решил сосед. — Мне, когда срок дали, тоже не верилось. Оказалось, действительно. Очень похожее ощущение. — Подал руку. — Немчинов. Андрей Иванович.
— Давид Тухманов, — сказал Сергей, усмехнулся. — Пшеничный. Сергей.
Пожали руки друг другу.
— Тебя искать не будут? — спросил Пшеничный.
— Нет.
— А мне жена должна звонить.
Мама
Сергей подошел к дому, где несколько часов назад слушал роман, написанный отцом. Окна горели, слышались звуки радио. Он открыл калитку, вытащил ключи, и во дворе неожиданно залаяла собака, он вздрогнул от неожиданности.
— Кирилл? — На пороге дома появилась женщина.
— Нет. Здравствуйте.
— Идите. — Женщина придержала собаку, ждала Сергей подошел ближе. Это была его мать, совсем молоденькая, беременная, с доверчивым открытым лицом. Смотрела счастливо. Сергей спрятал ключи в карман, собака неожиданно завизжала на его движение, поджала хвост, легла.
— Она стреляная, — объяснила женщина, — фашисты уезжали, стреляли. Теперь руку в карман засунешь, боится, думает, за оружием. А вы кто? У вас такое лицо знакомое. И голос. Вы на испытательной станции в Сталинске-Кузнецком не работали?
— Нет, — выдавил Сергей, — я из Москвы.
— А Кирилл уехал в райцентр кадров просить. Стране нужен уголь, а людей нет. У нас даже многие женщины работают, даже замужние. На работу ходят, а дети зачуханные! — Посмеялась. — А вы не инженер?.. Жалко. Инженеры у нас на особом счету. У них и общежитие отдельное… А Кирилл обязательно приедет. Услышит, что кассу ограбили, забоится за нас. — Мельком глянула на свой живот, застеснялась. — Страшно, конечно, троих убили… Вы, наверно, с Юго-Западного знакомы?
Сергею вдруг стало дурно оттого, что все происходящее было реальностью. Он пошел к калитке.
— Пора. Пойду. Простите…
— Только не уезжайте! — спохватилась мать. — А то Кирилл ругаться будет, что я не сагитировала… А общежитие около кладбища, по улице налево… — Пошла в дом, обернулась еще раз, сморщив лоб: гость так не сказал, кто он, откуда.
Это еще ничего!
— Бога душу, что ж это… — Сергей остановился у стены дома напротив, чтобы справиться с дурнотой. Смотрел, как мать ушла в дом, ходила по комнате. Успокаивался, потому что отсюда окошко с матерью можно было не воспринимать как настоящее. Можно было думать, что это кино. Картинка, телевизор. Посыпался дождик.
Мимо вдруг пробежал кто-то, вслед ему неслись крики, угрозы. Бежавший развернулся на полном ходу, подскочил к Сергею: это был Немчинов. Узнал:
— Cepeгa?! Беги! — И побежал дальше. Пшеничный постоял секунду и рванулся за ним.
Они завернули за угол, Немчинов остановился, выглянул:
— Все, оторвались! — Отдышался, объяснил: — Я к своим пошел, идиот! — Засмеялся счастливо. — Здрасьте, говорю, как дела? А пахан: «Кто такой?! Документы!» А я забыл: кассу-то ограбили, они сегодня все бандитов боятся. Я говорю: «Ты чего, мужик, может, я корреспондент». А он за топор — и за мной! Оба живы — и пахан, и мама. И я, маленький, бегаю… — Опять посмеялся счастливо. — А ты у своих был? Тоже грушовский? Надо же! Ну, думай, что делать. Надо устраиваться, а то родной отец в ментовку сдаст…