Джерри (нервно сглатывая). Четыре миллиона.
Снукс. Вот это другой разговор. С Канючьими островами никаких забот. Их как бы и нет вовсе. А с Айдахо сколько мороки!
Джерри (стирая пот со лба). Пять миллионов.
Снукс. Продано! Забирайте Канючьи острова и гоните пять миллионов бумажек и штат Айдахо.
Джерри. Вы все записали, Джонс?
Снукс. Но если как следует подумать…
Джерри (в панике). Нет-нет! Отказываться поздно: уже все записано.
Снукс (сдаваясь). Ладно. Должен сказать, господин президент, вы оказались настоящим человеком. При первой нашей встрече я этого не ожидал. Приятный сюрприз. (Тепло похлопывает Джерри по спине.)
Тот пылко хватает его за руку, бесконечно радуясь, что «проблема Айдахо» решена.
Даже если наш президент погорит на этом деле, мы от своего не отступимся. Мы с вами, приятель, не политики: мы — деятели, государственные умы. Закурить не будет?
Джерри передает ему пачку сигарет. Взяв сигарету, Снукс опускает пачку себе в карман.
Джерри (в радостном побуждении). Бросьте мне открытку, посол Снукс! Вашингтон, Белый дом.
Снукс. Считайте, что она у вас в кармане. Мы — друзья. Я для друга все сделаю. Пошли на угол, отметить надо.
Джерри (Джонсу). Теперь-то можно пройтись?
Джонс. Можно, можно.
Джерри. Договор не выпускайте из рук. И еще: когда министр финансов проснется, скажите ему, что мне срочно нужны пять миллионов долларов.
Джонс. Соблаговолите на минуту пройти в кабинет, чтобы сразу поставить подписи на этом документе.
Джерри и достопочтенный Снукс под руку уходят в Белый дом, Джонс идет следом. В окно кабинета мы скоро увидим фигуру Джерри. Дверь делает оборот, и вот, шаркая, на лестницу ступает папа. Повозившись со стульями, он устраивается на солнышке, готовясь соснуть, но едва он прикрывает лицо платком, как в ворота входит Дорис. Она видит папу и принимает решение. Папа при ее приближении издает недовольный стон.
Дорис. Папа, мне надо с вами поговорить.
Папа слабо помаргивает в ответ.
Решаюсь на это ради вас и ради Джерри. Вы хотите, чтобы ваш сын удержался на своем месте?
Папа. Джерри — замечательный мальчик. Он родился…
Дорис (нетерпеливо). Я знаю, что он родился! Вопрос — что с ним сейчас делать!
Папа. Нет, других детей у меня не было. Это непростое дело — хорошо воспитать детей. (Ясно, кому предназначена эта шпилька.)
Дорис. Послушайте, папа, мне кажется, самое лучшее, если вы откажетесь от своего места.
Папа. Как это?
Дорис. Вы для него староваты. Только поймите меня правильно: вы не то чтобы рехнулись, но головка у вас слабая.
Папа (это слово он услышал). Да, я стал слабоват. (Задремал.)
Дорис (развивает свою мысль). Из ума вы, конечно, не выжили. Не воображаете себя ни Наполеоном, ни яйцом всмятку, нет! — но головка у вас слабая. Вы и сами, наверно, замечаете. Словно не все дома.
Папа (просыпаясь). В каком смысле?
Дорис (взбешенно). Об этом я и толкую! Заснуть, когда с тобою говорят о благе собственного сына!
Папа (раздраженно). Прочь с глаз моих. Нахальная девица. Никакого воспитания.
Дорис (удовлетворенно). Прекрасно. Ничего другого я и не ожидала. Продолжайте в том же духе. Когда разойдетесь по-настоящему, я вызову карету из желтого дома.
Папа (сухо). Простите, я занят. (Закрывает глаза.)
Дорис. Когда-нибудь вы в своем министерстве спрячете все деньги — и забудете куда.
Папа (кротко). Там нет никаких денег.
Дорис (оправившись от изумления). Как прикажете вас понимать?
Папа (сонным голосом). В казне ничего нет. Вчера там было семь тысяч долларов, но я потрудился дотемна, и теперь там не осталось ни одною пенни.
Дорис. Вы сошли с ума!
Папа (мучительно борясь со сном). Хм.
Дорис. Как вас понять? Спустили деньги — которые, кстати, не ваши! — на женщину?
Папа (как всегда, он мало что расслышал). Да, ни одного пении. Вчера утром я сказал себе: «Хорейшо, осталось только семь тысяч долларов. Трудись хоть дотемна, но избавься от них». И я избавился.
Дорис (подавленная размахом преступления). Сколько там было всего?
Папа. Всего? Это надо поднимать документы.
Дорис. Стоило с умным видом протирать кресло, чтобы вдруг забыть о возрасте и втюриться! (С презрительной жалостью.) Она же вас круглым дураком выставила!
Папа (грозя ей пальцем). Нельзя так разговаривать. Надо вежливо…
Дорис. Вы, конечно, знаете цену вежливости — тем более что деньги — казенные.
Папа. Вежливость… Она мне сослужила добрую службу. Мать, помню, говорила: «Хорейшо…»
Дорис (не слыша его). Как ее звали?
Папа. Роксана.
Дорис. Где же она вас подцепила?
Папа. Моя мать?
Дорис. Любовница.
Папа. Она говорила: «Хорейшо…»
Дорис. Наверняка она говорила и другие слова. Знаю я, чем приманивают старичков. Нагляделась. Старикам подавай телячьи нежности.
Папа. Да, вежливость.
Дорис. Телячьи нежности! Как она нас называла — бубуся? Как-нибудь так? Гадость какая.
Из дома выходит Джерри. Услышав обрывки разговора, он смекает, что здесь идет травля.
Папа. Я погибаю от жары, прошу оставить меня в покое. Видеть тебя не желаю.
Джерри. Послушай, Дорис, не лезь к нему со своими тряпками.
Дорис. Я лезу к нему с тряпками?! Ты лучше расспроси его самого!
Джерри. Мало кто умеет оценить нашего папу по достоинству. Правда, папа?
Дорис (возбужденно). Нашлись такие, оценили! Послушай, что он тебе сам скажет! (Папе.) Расскажите-ка, что вы вытворяете на старости лет! (К Джерри.) Является к нему женщина и говорит: «Хорейшо!» (Кривляясь, произносит имя благоговейно и страстно.) А он: «Я тут».
Джерри (обрывая ее). Какая еще женщина?
Дорис. Роксана. Ты спроси, куда он девал деньги из казны. В его-то годы!
Джерри (встревоженно). Послушай, Дорис…
Дорис (папе). Старый чурбан! Я беру обратно свои слова, что вы не в своем уме. (К Джерри.) Смотри, он начинает буянить. (Притворяется напуганной.) Да-да, папа: вы — яйцо всмятку. Только успокойтесь. Сейчас вызову карету из психиатрической лечебницы.
Папа. Я делал это в темноте. Думал: так правильнее.