Вельможа слишком низко ценит людей, чтобы привязывать их к себе благодеяниями.
О потере тех, кого любят, отнюдь не всегда сожалеют.
Корысть утешает нас в смерти близких, как приязнь утешала в том, что они живы.
Мы пеняем порой людям за то, что они слишком сокрушаются, как браним других за чрезмерную сдержанность, хотя прекрасно знаем истинную цену их чувствам.
Тратить красноречие на соболезнования, когда заведомо известно, что горе притворно, значит бесстыдно ломать комедию.
Какую бы нежность ни питали мы к друзьям и близким, их счастья все равно мало, чтобы осчастливить и нас.
В старости друзей не заводят, поэтому любая потеря — невосполнима.
Древние смотрели на обыкновенную человеческую нравственность более разумно, да и более практически, нежели наши нынешние философы.
Изучение нравов не помогает узнать человека.
Когда здание подведено под крышу, остается лишь украшать его или менять мелочи отделки, не трогая фундамент. Точно го же в вопросах нравственности: кто не способен выдвинуть новые принципы, которые были бы шире и основательней прежних, позволяя вывести больше следствий и открыть простор для размышлений, тому остается лишь топтаться в колее старых правил.
Новизна — единственная неоспоримая примета гения.
Чтобы научить людей истинным наслаждениям, надо отнять у них ложные блага: доброе зерно не взрастет, если не выполоть вокруг плевелы.
Ложных наслаждений не бывает — уверяют нас. Прекрасно! Зато бывают наслаждения низменные и презренные. Предпочитаете их?
Живейшие радости духа — это как раз те, что приписывают плоти, ибо плоть не должна знать, когда именно она становится одухотворенной.
Высочайшее совершенство души проявляется в способности к наслаждению.
Тщеславие — первая забота и первая радость богачей.
Когда панегиристы наводят скуку, это вина либо их самих, либо их героев.
Надо уметь ставить себе на службу и снисходительность друзей, и суровость врагов.
Бедняк поглощен заботами, богач — удовольствиями; у людей любого звания свои обязанности, трудности, забавы, и переступить через все это дано лишь гению.
Я от всего сердца хотел бы, чтобы люди любых званий были равны; мне куда как приятнее думать, что я никого не попираю, нежели сознавать, что кто-то стоит выше меня. В теории нет ничего прекрасней равенства, на деле же нет ничего неосуществимей и фантастичней.
Великие люди бывают подчас велики даже в малом.
У нас не всегда хватает смелости высказать людям свои взгляды, но мы обычно так плохо схватываем чужие мысли, что, может быть, меньше проигрывали бы в общем мнении и уж во всяком случае не казались бы такими скучными, если бы говорили то, что думаем.
Справедливо замечено, что плод воображения никогда не выглядит так самобытно, как плод ума.
Редко кто говорит и пишет, как думает.
Как разнообразны, новы, интересны стали бы книги, когда бы их авторы писали только то, что думают!
Мы без особого труда прощаем вред, причиненный нам в прошлом, и бессильную неприязнь.
Отваживаясь на великое, неизбежно рискуешь добрым именем.
Стоит удаче отвернуться от человека, как злоба и слабость разом смелеют, а это — словно сигнал, призывающий наброситься на того, кто пошатнулся.
Люди не выставляют напоказ свои господствующие черты, а, напротив, стараются скрыть, ибо этими чертами являются страсти, которые и определяют подлинный наш характер, а в страстях не принято признаваться, если только они не так пусты, чтобы их можно было извинить модой, и не так умеренны, что разум может их не стыдиться. Пуще всего прячут честолюбие: оно — нечто вроде унизительного признания в превосходстве сильных мира сего, в ничтожности нашего положения или в чрезмерном нашем самомнении. Обнаруживать свои притязания подобает лишь тому, кто в силах осуществить их или хочет совсем уж немногого. В основе всего, над чем смеется свет, всегда лежат наши притязания — либо непомерные, либо кажущиеся беспочвенными; а поскольку слава и богатство мало кому даются в руки, они также делают смешным человека, который их не добился.
Если человек рожден с высокой и мужественной душой, если он работящ, горд, честолюбив, чужд низкопоклонства, а ум его глубок и скрытен, я могу смело сказать, что у него есть все необходимое, чтобы его не замечали вельможи и высокопоставленные особы: они больше, чем остальные, боятся тех, кем не могут помыкать.