Я пришел в город в полдень. Как говорится, вошел в него со стороны северо-запада, не хватало лишь за спиной деревни Чмаровки.
Нерчинск, несмотря на свои небольшие размеры, являлся своеобразным ключом к Забайкалью и Приамурью. Поэтому Китай извечно смотрел на эти земли Даурии, как на желанную добычу, но императорская армия вчистую проигрывала мобильным и подвижным казачьим отрядам, которых поддерживало местное население из тунгусов, эвенков, бурятов и прочих «даурцев». Они и казаков не шибко любили, которые облагали их податями в пользу российской короны, но китайцев ненавидели больше. Местные князьки постепенно переходили под длань русского царя, при крещении брали русские имена и фамилии, становясь неким «аборигенным дворянством» русского двора, а за ними и более простой люд все больше и больше демонстрировал свою лояльность Санкт-Петербургу. Нерчинск для русского человека был и оставался символом золотодобычи, каторги и перевалочным пунктом, откуда по России растекалась «чайная заварка».
Потолкавшись в городе, я выяснил, что, несмотря на жесткую конкуренцию со стороны русских купцов, Ляо Фынь имел две больших лавки. Скорее всего, из-за того, что он сам имел монополию на торговлю чаем из Китая. Одна в Гостином дворе, который построили еще в 1840 году прямо среди степи, этакий кусочек архитектуры Петербурга. А вторая лавка со складами, где хранился чай, фарфор, шелковые ткани и прочие китайские товары, на краю города, поэтому найти ее не составило труда. Я решился на очень опасный трюк, но если он удастся, то я смогу быстро получить место в фактории китайца. Я прикинул про себя что, если сам Ляо Фынь шельма, как говорил Ольховский, то, скорее всего, будет иметь к такому же собрату, но неудачливому мошеннику симпатию и, если я прикинусь таковым, то есть шанс попасть к нему хотя бы работником, выполняющим черную работу. Но я держал еще один козырь в рукаве…
Я взял коровью шкуру и зашел в лавку, находящуюся в Гостином дворе. За длинным прилавком сидел довольно рослый и упитанный китаец в традиционной одежде и естественно с черной косой.
— Доброго дня любезный, — поздоровался я.
Китаец смерил меня презрительным взглядом и спросил.
— Чего тебе нужно?
Сказал он по-русски хоть с большим акцентом, но вполне сносно.
— Мне бы Ляо Фына увидеть, — сказал я, почесываясь и лыбясь.
— А какое тебе дело до господина Фына, оборванец.
— Шкура у меня добротная на продажу есть.
Китаец вздохнул.
— Это то гнилье, что у тебя на плече висит.
— Пошто обижаешь, шкура добротная. Я на ней не один дён в тайге ночевал.
— Хорошо, вот тебе полторы копейки и убирайся отсюда.
— Ты зачем дешевишь мой товар? — возмутился я, — давай три копейки и разойдемся каждый довольный собой. Три копейки самая христианская цена.
— Мне некогда тут с тобой торговаться оборванец. Я сейчас кликну приказчика и тебя палками отходят, за твою наглость, — возмутился китаец.
— Ладно батюшка, как скажешь, полторы копейки так полторы копейки.
Китаец швырнул мне деньги и приказал:
— Свою вонючую шкуру снеси на склад с левой стороны там ее у тебя примут.
Подхватив деньги и шкуру, я вышел из лавки. Следуя своему замыслу шкуру сдавать я не стал, а закинул ее на плечо и незаметно улизнул со двора. За воротами я стал наблюдать за лавкой. Через некоторое время китаец вышел из нее, и его место занял русский приказчик. Как только Ляо Фынь исчез из виду я подхватил шкуру и рванул в лавку со складами на окраине города. Там я застал молодого приказчика из китайцев. Он давал за шкуру две копейки, я же показывал на пальцах три копейки и отчаянно торговался. В мутные окна увидел возвращающегося Ляо Фыня. Время пришло. Ну с Богом! Я тут же согласился и взяв две копейки, направился к выходу, конечно же столкнувшись с ним. Он удивленно посмотрел на меня, потом на шкуру, лежащую на прилавке, и все понял. Он что-то закричал на своем языке. Тут же в лавку ворвались двое работников и меня скрутили.