Допив последнюю чашку, Наталья опрокинула ее вверх дном и поднялась из-за стола, следом за ней встал и Егорка. Феня с сожалением глядела на него.
— Спасибо тебе, тетя Наталья, — говорила Марья, засовывая ей за пазуху сверток. — Это тебе платок за труды.
— Куда мне его? В гроб, что ли, класть? Ничего не надо.
— Возьми, возьми! — настаивала Марья. — Они люди состоятельные.
Она все-таки заставила ее взять подарок.
Вышли от Березиных уже в глубоких потемках. Еще сказочнее стали заиндевевшие деревья, и утоптанная тропка сильнее пела под ногами. Выли собаки, словно жалуясь на стужу. Жутко было смотреть за деревню на поля, стывшие под лунным светом, на лес вдали. Егорка держался за руку Натальи. Она шла легко, как будто плыла по воздуху.
— Бабка, а на четвероюродных сестрах можно жениться? — спросил он.
Старуха приостановилась, посмотрела на Егорку и засмеялась.
5
У Натальи была соперница — маленькая востроглазая старуха Фекла, моложе Егоркиной бабки лет на пять. Фекле хотелось такого же почета в деревне, какой был у Натальи, и она пробовала врачевать. Но после того как при отеле задушила теленка, ей перестали доверять. Наверно, поэтому она ухватилась за бога, одевалась как монахиня, во все черное, ездила по церквам и любила рассуждать о религии. Говорила она так, как будто знала все, тоном, не терпящим возражения, «как аблакат», — говорили о ней.
Она ходила по деревне, все высматривала и подмечала. У кого свадьба, похороны, крестины, она тут как тут. Зоркие, мышиного цвета глазки так и прыгают с предмета на предмет, с лица на лицо. Люди боялись ее взгляда, острого языка, запирались от нее, но она, как таракан, всюду проникала, пролезала вперед.
Ее пробовали отучить от излишнего любопытства. Как-то парни вырезали из тыквы подобие черепа, внутрь поставили свечку и, когда в сумерках Фекла шла по деревне, вышли ей навстречу.
— С нами крестная сила, с нами крестная сила! — остолбенела Фекла и стала быстро креститься. — Свят, свят… Сгинь с глаз, нечистая сила!
А потом пустилась бежать, так что парни не поспевали за ней. Наутро она рассказывала, как ее искушал дьявол. Ей запускали в дом вонючего козла, вешали в трубу перо, которое, когда топилась печь, вращалось и издавало странный звук. Но после таких испытаний Фекла становилась строже, что-то святое, иконное появлялось в ее лице.
Идет Фекла по деревне, тяжко вздыхает и укоризненно качает головой.
— Что, Фекла, хмуришься? — спрашивает ее Наталья.
Фекла останавливается и начинает без умолку говорить:
— Да как же не хмуриться?! На похоронах Зинаиды была… Все растеряли люди, все позабыли. Положить-то в гроб не умеют, обрядить-то как подобает не могут. На что это похоже, а?
— Ну и что?
— Как что?! — удивляется Фекла и таращит на нее свои глаза. — Наталья, кто бы другой спрашивал, а не ты. Ты-то должна знать, что молитву покойнику в левую руку дают. А в левую потому, что, когда трубы призовут на страшный суд, все встанут, живые и мертвые, и начнут креститься правой свободной, рукой. Так-то вот, голубушка, по божьему-то писанью!
— Чай, можно из руки в руку переложить, — скрывая усмешку, говорит Наталья.
— Там, может, время-то не будет, — серьезно отвечает Фекла, а потом, почувствовав шутку, обижается. — Это богохульство, Наталья! А богохульство — самый страшный грех, и за него геенна огненная полагается…
— Не все ли равно, как человека схоронят.
— Да, Наталья, — с трудом переводит дыхание Фекла. — Я давно подозревала, что ты у нас безбожница. Ты ведь в пост скоромное ешь.
— Ем. Разве в еде грех?
— Законы, данные нам богом, мы должны блюсти.
— Эти законы придумали люди.
Егорка часто слышал их споры о боге и всегда навострял уши.
— Грех в другом, — говорила Наталья, — грех — обманывать людей, грех — не помогать им, грех осуждать их. Вера не в том, сколько стукнешься в поклоне лбом, сколько прочитаешь молитв. Вера должна быть в сердце.
— Бог — все видит, все замечает, — возражает ей Фекла, — без его ведома ни один волосок не упадет с головы нашей.
Фекла, видно, молилась богу, похожему на нее. Он сидит на небе, смотрит оттуда своими хитрыми глазами на деревню и считает волоски на головах людей. Если кто-то сделал что-нибудь не по нему, он загибает палец и решает, что сделать ему в отместку. Поэтому Фекла старалась заслужить у бога расположение, молилась на виду, чтобы он видел и оценил ее усердие.
Бог же Натальи был совсем другой, это был даже не дух, не сила, обнимающая землю, а что-то находящееся в самом человеке. В споре она часто повторяла: