Наталья поняла, почувствовала его тревогу и, когда он приблизился к ней, положила ему на голову руку; сядь, успокойся, точно сказала она, ничего они нам не сделают, я стара, а ты мал. И Егорка под ее рукой утих и сел рядом на лавку, дыша ее родным запахом.
Только тут на него поглядели.
— Внук?
— Внук, — ответила Наталья.
Толстый тоже обвел взглядом стены и остановился на увеличенной фотографии, портрете — как называли в деревне, Егоркиного отца. Алексей был снят в гимнастерке с нашивками за ранения.
— А это кто?
— Сын.
— Живой?
— Погиб.
— Пал смертью храбрых в боях за Родину, — сказал молодой.
Егорка увидел, что им обоим стало неловко. Они переминались с ноги на ногу, поскрипывая хромовыми сапогами, и разглядывали нехитрое убранство крестьянской избы.
— Ну что, пойдем? — спросил молодой у толстого.
— Да, конечно.
Они пошли к порогу. Уже держась за скобку, толстый сказал:
— Понятно, бабка, надеюсь?!
Егорка и Наталья наблюдали из окна, как они отвязывали лошадь и садились в возок. Лошадь резво взяла с места и унесла их.
Вскоре вернулась с работы Орина. Ей уже было известно, кто приходил к ним в дом, поэтому ее глаза светились строгим блеском.
— Надо бы, надо забрать тебя дня на два, чтобы ты поумнела! А то, ишь, какая добрая нашлася! Куда ни позовут, она со всех ног несется, в разном, прости меня, господи, дерьме роется! — обрушила она на свекровь свой гнев.
— Как не помочь? — тихо оправдывалась Наталья. — Просят же люди.
Егорка, всегда защищавший бабушку, молчал, потому что чувствовал, что мать говорит так не по злобе, а от радости.
9
Зима возвращалась несколько раз, снег таял, появлялись проталины, но вдруг завьюжит, запуржит — и снова вокруг белым-бело, точно не апрель стоит на дворе, а вернулся февраль. Хуже нет такой погоды. Егорке, который с нетерпением ждал весны, хотелось выть от огорчения. Ненужными казались на ветлах починенные старые и вновь свитые грачиные гнезда, и сами птицы как будто думали: а не улететь ли нам обратно.
Проходит день, другой, расходятся тучи, проглядывает солнце, снежная целина блестит, слепит глаза. Птицы передумывают улетать и оглашают округу радостными криками. Солнце на глазах съедает снег, оголяется земля. Она словно охает от удивления, распрямляется и начинает дышать всей грудью.
С каждым днем солнце набирает силу, дует южный ветер, и чувствуется, что зима уже не вернется, не победить ей тепла. Просыхая, курятся поля, твердеет на дорогах грязь, под ветром вскипает скопившаяся в низинах талая вода.
Пасха пришлась как раз на такое время, когда земля полностью обнажилась от снега, но было еще голо и серо и трава пробивалась лишь у завалинок на солнечном припеке.
С утра Егорка ушел с мальчишками на луг играть в лапту. Но, когда в деревне заскрипела гармонь и девичий голос залился песней, все остановились, и никто не бросился ловить пущенный свечой в небо мяч.
— Айда, — сказал кто-то, и все торопливо побежали в деревню.
Нарядные девки, взявшись под руки, вышагивали по улице в ногу, как солдаты. Подражая им, шли девчонки; среди них была Феня с носовым платком, туго набитым орехами. Она вынимала из платка по орешку, клала на крепкие зубы, щелкала, сплевывала с толстых губ скорлупу и аппетитно хрустела каленым ядром.
По улице нетвердой походкой шли парни и пели под гармонь разухабистые частушки.
Дома у Егорки было всего наготовлено вдоволь, нажарено и наварено, только не было никакого вина: ни красного, ни зеленого — так называли в деревне водку, и Егорка не знал, что это такое и почему люди, выпив вина, начинают пошатываться и делаются непохожими на самих себя.
— Ты пробовал вино? — спросил он Кольку.
— Пробовал. Раз отец, пьяный, уснул за столом, и я допил из его рюмки. Ску-усно!
Егорка вздохнул:
— А я нет.
Только он сказал это, как носок его ботинка задел что-то, он нагнулся и в летошней побуревшей траве увидел бутылку, на который было написано: «Водка». Она была, конечно, пустой, но на дне еще осталось на глоток.
— Зеленая! — радостно закричал Егорка, поднимай бутылку. — Теперь и я попробую!
— Оставь немножко и мне, — попросил Колька.
— Ты уже пробовал, — пожадничал Егорка и торопливо выпил из бутылки остатки.
А потом уставился глазами, полными слез, на Кольку. Ему показалось, что его обманули, вместо меда дали дегтя.