Горечь во рту была такая, словно наелся осиновой коры или полыни. Обида его обратилась на Кольку, и он едва не ударил его.
— Что же ты?! — сказал он.
— Не знаю, — оправдывался Колька. — Наверное, у отца была другая…
Друзья отправились к колодцу, зачерпнули бадью воды, и Егорка долго полоскал рот и пил студеную воду, чтобы избавиться от полынной горечи.
У клуба в центре деревни, где были сделаны скамейки, плясали парни и девки. Спешить туда не стоит: настоящее большое гулянье будет вечером в сумерках. Под окнами домов собрались люди, — у одного дома сидели старухи и бабы, у другого сошлись мужики. Ребята подумали и решили идти к мужикам. Когда те собираются, всегда вспоминают войну.
Принарядившиеся мужики сидели перед домом Якова Горелова на бревнах, с зимы припасенных хозяином для ремонта избы. Тут были сам Яков, недавно овдовевший Тихон Патрикеев, хромой Иван, одноногий Петр, Александр с пустым правым рукавом и еще человек пять-шесть. Ласковый весенний ветер разгонял махорочный дым.
— Из нас двоих, Сашка, можно одного целого человека сделать, — говорил Петр сидевшему рядом с ним Александру, — Давай жребий кидать: или ты отдашь мне левую ногу, или я тебе — правую руку. Согласен? А то что мы — двое убогих?!
Александр был грустный и не ответил на шутку.
— На войне, — сказал Иван, — самое страшное — не убитым быть, а остаться самоваром.
— Что такое самовар? — спросил Егорка.
Иван снисходительно посмотрел на мальчишку, но удостоил его ответом:
— А это когда человек без рук и без ног. Таких самоварами называли. Я раз видел одного: несли его на носилках, а он улыбался.
— Я тоже не боялся смерти, — заговорил Яков. — Как попал на фронт, сказал себе: убьют — ну и хрен со мной! Смерть-то одна у человека, рано или поздно, а умирать надо. Так чего ее бояться?
— Но ведь и жизнь одна, — сказал Александр.
— Одна, — согласился Яков и продолжал: — В каких только я переделках не был! И с парашютом прыгал, и в разведке был, а однажды мы вдвоем с земляком атаку отбили. Не знаю, как я тогда уцелел.
Егорка сглотнул слюну и подвинулся к Якову.
— Затишье было на нашем участке. Командир взвода и говорит мне: «Вы подежурьте пока одни, а мы в баню сходим. Как бы другой взвод без очереди не влез». Не мылись мы целый месяц, а тут баню как раз недалеко смастерили. Пошли они, а мы с земляком остались у пулемета, я — первый номер, он — второй. И надо же такому быть — немцы в это время разведку боем затеяли! Правый фланг наш упирался в болото, а взвод, который слева от нас оборону держал, по чьему-то приказу во вторую полосу отошел, и остались мы одни против целой роты. Первую очередь дал длинную, положил их на землю, кого живыми, кого мертвыми, и не даю подняться, бью короткими, очередь — влево, очередь — вправо, боюсь, вода в кожухе закипит. Двое все-таки ворвались в траншею. Который первый бежал — земляк его из винтовки в упор убил. Второй повернул назад, он его — в спину. Вижу сквозь прицел, немцы отходить начали. «Ну, — говорю земляку, — засекли нас. Сейчас они по нам вдарят. Давай перетащим пулемет на другое место». И только мы взялись за него, как нас накрыло. Что-то лопнуло рядом, и ничего больше не помню. Откопали меня из земли, глухой на оба уха, плохо соображаю. Два месяца в госпитале пролежал. Правое ухо отошло, а левое совсем не слышит.
— Ну, а земляк? — спросил Александр.
— Его насмерть. — Яков тянул самокрутку и сплевывал между широко расставленных ног.
— Да, все зависит от случая: повезет так повезет, а не повезет — так и… — сказал хромой Иван. — Меня вот у Зееловских высот в ногу ранило. Всю войну прошел, а тут на тебе!
— Что же ты, голову и задницу спрятал, а ноги — нет?
Мужики засмеялись.
— А так вышло. Прижали нас огнем, залегли мы. У меня голова внизу оказалась, а ноги на бугре.
— Так немец твою пятку, значит, за голову принял?
Они снова захохотали.
— Чай, я в сапогах был. — Иван не обижался и смеялся вместе со всеми.
Жалко, отца нет в живых, он тоже бы что-нибудь рассказал. Егорка вспомнил рассказ матери, как был ранен отец, и ему так сильно захотелось поведать об этом, что он не вытерпел и встрял в разговор взрослых:
— А мой отец с немцем друг на дружку из-за угла выскочили. Немец его из нагана в плечо ранил, а отец немца из винтовки насмерть убил. Мать ездила к нему в госпиталь, отец ей рассказывал.
Мужики посмотрели на Егорку и помолчали.
10
Тихон Патрикеев, как только Егорка подошел к мужикам, стал почему-то приглядываться к нему. Егорка, чувствуя на себе его взгляд, смущался и отворачивался. Что это он так на него смотрит?