И вот теперь, когда он оказался в родных местах, не осветленных присутствием Натальи, он переживал еще раз, заново, словно только вчера получил известие о ее смерти. Он бродил по полевым дорогам, берегом реки, лесной опушкой, заходил в лес, чего-то искал и не находил.
Год назад из письма матери он узнал, что Феня вышла замуж за его друга Кольку, а до этого мать часто писала ему: «А еще меня спрашивала Феня, когда ты приедешь на побывку». Приятно было сознавать, что кто-то думает о тебе. Но теперь, похоже, уже никто не думал, кроме матери, которая осталась такой же, какой была пять лет назад, — по-вдовьи терпеливой и сильной. В деревне она заняла место своей свекрови. В какой-то мере оно досталось ей по наследству. Прожить двадцать лет с такой старухой и ничего не перенять от нее — было бы странно, рассуждал народ и шел к Орине со своими болями и бедами. А Орина, как и тогда Наталья, немного тяготилась своим положением, но чем могла — помогала.
Соскучившись в деревне, Егорка решил съездить в районный город, где теперь жили Феня и Колька. День был воскресный, базарный, все шли на рынок или возвращались оттуда с каким-нибудь приобретением — деревянной кадкой для засола огурцов, граблями, вилами, визжащим поросенком в мешке, кроликом, новым веником или мочалой из лыка. У всех были загорелые грубоватые лица, и Егорка, бледный, худой, в серых, тщательно отглаженных брюках и белой нейлоновой рубашке с закатанными рукавами, резко выделялся в толпе. Он толкался на базаре, вслушиваясь в родной говор, затем вышел на центральную улицу и медленно побрел в тени подстриженных лип. Делать ему пока было нечего, и в кармане денег рубля полтора — остаток стипендии. У матери попросить он не решился. «Схожу искупаюсь, потом в столовую, в кино, а вечером — на танцы. Должно хватить», — думал он, гремя в кармане мелочью.
На перекрестке он чуть не разминулся с Колькой. Они рассеянно посмотрели друг на друга, каждый был занят своими мыслями и не ожидал такой встречи, но, пройдя несколько шагов, оба разом оглянулись и остановились.
— Колька!
— Егорка!
— Вот встреча!
— А я гляжу, — заговорил Колька, в улыбке щуря глаза, — что-то знакомое. Оглянулся — ты!
Он тискал его пальцы своей грубой широкой рукой. «В детстве я был сильнее его», — подумал Егорка, морщись от боли. Колька был на полголовы ниже, но в полтора раза шире в плечах. Что-то мужицкое было в его лице и фигуре. Егорка рядом с ним чувствовал себя юным.
— Когда приехал?
— Неделю назад.
— Что мы стоим? Пойдем. Мне надо шкуру телячью сдать. В деревне теленка зарезали.
Только теперь Егорка заметил, что Колька держит в руках грязную сумку. Пошли назад к рынку той же улицей. День уже не казался Егорке пустым. У торговых рядов, где продавали живность, Колька, присев на корточки, посмотрел на кроликов.
— Сколько просишь? — спросил он торговавшего кроликами мальчишку.
— Прошу пять рублей, отдам за четыре, — ответил мальчишка.
— Дурак! Ты проси столько, за сколько отдашь. Кто же тебе больше даст?.. Пра, дурак! — Колька плюнул и отошел.
У деревянного здании с вывеской «Заготконтора» друзья остановились.
— Подожди меня, — сказал Колька и пропал в дверях.
Минут через десять он вышел с порожней сумкой.
— Давай-ка мы этим деньгам за телячью шкуру голову свернем. Тут недалеко «Пиво — воды» есть.
На полдороге Колька спохватился.
— Что это я сумку ношу?!
Он кинул ее в ближайшую урну, сумка не умещалась, тогда Колька затолкнул ее ногой, отряхнул руки и догнал Егорку.
В пивном павильоне было душно и многолюдно. Егорка остановился при входе, а Колька погрузился в толпу, как в родную стихию, кивал головой, пожимал руки, потихоньку пробирался вперед и оказался напротив буфетчицы, молодой, ярко накрашенной женщины.
— Мужики! — обратился он к очереди. — Друг приехал. Пять лет не виделись. Пропустите, а?
Толпа молчала. Буфетчица с любопытством глянула на Егорку.
— Что тебе? — сказала она. — Давай побыстрей.
— Четыре пива, Рита… Друг, студент… Пять лет не виделись…
Нанизав на пальцы кружки с пивом, Колька плечом расталкивал толпу.
— Чинно-блинно, — сказал он. — Дернем для начала пивка.