Придет такая старуха чуть свет в воскресенье, встанет у порога и мнется, покашливая в горсть.
— Гена, — робко скажет она, — стропила во дворе подгнили. Вот-вот упадут. Не выкроишь ли времечко привезти две лесины? Я заплачу.
Геннадию хочется спать: вчера он приехал с работы поздно, был на гулянье и спать лег под утро.
— Ладно, привезу, — свешивает он ноги с кровати и глядит в окно на трактор.
Старуха благодарит.
— Дай бог тебе здоровья. Штоб у тебя жена была раскрасавица, шчастья тебе… — наговорит с три короба.
— Хватит тебе, — оборвет ее Геннадий.
Старухи всегда пытались с ним расплатиться. Привезет что-нибудь — зовут его в избу.
— Ну хоть рюмочку, — потчевали его. А то другой раз и неудобно просить тебя.
— Нужно будет — попросишь.
Геннадий уходил, ни к чему не притронувшись. Так бутылка и стояла до тех пор, пока приехавшие к старухе родственники не выпивали ее.
Когда Геннадий пошел работать, Раиса сразу остепенилась. Молодость минула, да и стыдно стало взрослого сына. К этому времени умерла Акулина. Они жили вдвоем с матерью, и дом их стал не только не хуже, а лучше многих домов в деревне. Было сразу видно, что в доме есть мужик: крыша под шифером, стены обиты тесом, наличники улыбаются. На дворе живность: корова, овцы, поросенок, гуси.
Ни одним словом не упрекнул Геннадий мать. Теперь она старалась — ходила на работу, дома мыла, чистила, стряпала. Когда сын возвращался с работы, не знала, чем накормить — в печи у нее всего было вволю. Глядя теперь на Раису, никто бы не подумал, что когда-то она любила погулять, отлучалась по неделе из дому, Сочиняя себе разные поводы, казалось, она всегда была хорошей матерью и хлопотливой хозяйкой.
Последнее время к ней стал свататься один вдовец. Раиса ему отказывала, но не очень решительно. Похоже, когда Геннадия возьмут в армию, она может выйти замуж.
Пусть выходит. Тяжело ей одной.
Подумал он и о старухах. Придется им ходить на другой конец деревни к трактористу Ивану и упрашивать его. Тот, поломавшись, привезти-то привезет, но сдерет бутылку, а утром еще попросит на похмелье.
Хотелось Геннадию повидать свет. С тех пор как кончил восьмилетку, работа отнимала все время, весной и осенью с темна до темна — в поле, а зимой и летом — у себя по дому.
Куда его отправят? Хорошо бы куда-нибудь подальше от дома, проехать через всю страну, поглядеть на города. Может, попроситься во флот? Во флоте служил когда-то отец.
Трактор, слегка покачиваясь, ровно бежал по дороге. Приближалась крайняя изба. От нее отделился человек и пошел на дорогу, наперерез трактору. Геннадий вгляделся и узнал своего отца. Только подумал о нем, — и он тут как тут. Легок, как говорится, на помине. Григорий махал ему рукой. Геннадий остановил трактор, вылез из кабины и пошел навстречу.
Григорий почти пятнадцать лет жил в городе. В жизни ему не везло. Десятилетняя дочь была больная. Объездили с ней множество врачей, но ничего не помогало. Советовали им, пока не поздно, заиметь второго ребенка. Но похоже, было уже поздно. Жена Григория, когда-то женщина крепкая, от постоянного переживания, страха потерять единственную дочь, расстроила здоровье. Новые роды могли стоить ей жизни.
Сам Григорий три года назад попал в автомобильную катастрофу, переломал обе ноги, получил сотрясение мозга, провалялся полгода в больнице и еле-еле выжил.
«Уж не мстит ли мне жизнь за то, что когда-то отвернулся от сына своего? — думал иногда Григорий.
Узнав от приезжавших в город односельчан, что Геннадия берут в армию, Григорий собрался в деревню. Может, не придется больше увидеть сына, — подастся после армии в чужие места.
Жена спросила, куда он едет.
Григорий не стал скрывать:
— Сына хочу в деревне проведать. В армию его берут.
— Давно бы надо было…
Он посмотрел на жену. Ее когда-то красивое лицо поблекло, большие голубые глаза глядели внимательно и печально.
Она понимала его. Но поймет ли сын?
Геннадий шел от трактора. Он нисколько не был удивлен, словно ждал этой встречи.
— Здравствуй, Геннадий, — Григорий подал руку сыну.
Геннадий немного замешкался.
— У меня руки-то в машинном масле.
— Ничего.
Григорий первый раз пожал грубую руку сына.
— В армию тебя берут?
Григорий волновался, но скрывал это, держался прямо, молодцевато, улыбался и глядел в лицо сына, свое лицо. А сын смотрел как-то просто и, не робея, выдерживал его взгляд.