Часа через три такие же чинные они возвращались домой с полной корзиной грибов, садились на ступеньки крыльца и сортировали: одни нанизывали на нитку, другие крошили на жарево, третьи отбирали на засолку. Сзади дома у них всегда висели связки сохнущих грибов.
Вечером они снова шли за деревню, но уже с пустыми руками, прогулки ради. В августе, когда поспевали яблоки, ночью он совсем не ложился спать и стерег свой огород.
Хождение в лес, огород — это еще не все, Мыльников занимался общественной работой, бывал на колхозных собраниях, выступал и учил людей, как надо жить. Охотно шел он и в школу, где рассказывал подрастающему поколению о том, как жили прежде и как живут теперь.
— Вот вы, — говорил он старшеклассницам, — сапоги-чулки носите, а ведь раньше их не носили.
Девушки, глядя на его расстегнутую пуговицу, с трудом сдерживали смех. Всегда кто-нибудь в конце беседы прыскал в ладони. Тогда Мыльников округлял глаза, сердито смотрел на притихший класс.
— Да-а, распустили вас, — тяжко вздыхал он.
Петр Шилов тоже не давал ему покоя, тревожил его обеспеченную старость.
Шилов до вечера провозился с трактором и даже не сходил домой на обед. Повреждение он исправил сразу, но, начав копаться в моторе, не мог уже остановиться, пока не прощупал все узлы. Стер грязь, заменил смазку, подкрутил ослабевшие гайки. «Сейчас доделаю и пойду есть», — думал Шилов, но глаза его находили новую работу, и он оставался. День перевалил на вторую половину, и обедать теперь не имело смысла: будет ни то ни се, ни обед, ни ужин. «Уж лучше потерплю», — сказал он себе и взялся за трак…
Убрав ключи, Шилов подумал, что не опробовал, как теперь работает трактор. Решил завести и немного проехать. Мотор завелся сразу, он сел в кабину и тронул рычаги. В сознании опять всплыла утренняя беседа с механиком. Мотор сильно работал и отдавал ему в сердце.
— На меня заявления писать! — вслух сказал он, закипая ненавистью. — Дебоширом называть!..
Не был он дебоширом. Как впрягся после армии в работу, так и вез ее; не искал себе ни легкой жизни, ни большого заработка. В разное время садился то на трактор, то на комбайн, то за руль машины. Жил со своей Нинкой, на которой женился в тот же год, как вернулся домой, не хуже других людей, растили троих детей. Мать свою он давно схоронил со всеми положенными ей почестями. Не завидует он никому: ни тем, кто живет в городе, ни своим деревенским. Никогда ни с кем не враждовал.
К переезду Мыльникова на летнее время в деревню Шилов отнесся вначале равнодушно. «Ну и черт с ним! Пусть ходит за грибами. Мои грибы он из лесу не унесет, потому что мне за ними ходить некогда», — говорил он. Но, увидев, что тот высоко держит голову, как бы ставя себя всем в пример и требуя к себе особого почтения, Шилов вознегодовал. Он хорошо помнил, как тот, поскрипывая сапогами и посвечивая новой сумкой, вошел в их дом и напугал мать, не забывалось и огромное поле с маленьким клочком выросшей на нем кукурузы, свежа в памяти шефская помощь, которую оказывал им, своим землякам.
Первый раз Шилов оборвал его на собрании, где Мыльников вздумал учить всех уму-разуму.
— Ты лучше поделись опытом, как кукурузу выращивать, — сказал он.
Кругом захохотали, а Мыльников, обратясь к президиуму, строго сказал:
— Удалить надо его с собрания, чтобы не хулиганил.
Мыльников больше не решался выступать при Шилове. Только оглядев людей и убедившись, что его нет, просил слова — и расходился, пока не исчерпывал положенное по регламенту время.
Когда Шилов проезжал на своем тракторе рядом с домом Мыльникова, у него всегда появлялось желание наехать на что-нибудь, задеть палисадник или огород. Вчера не смог сдержаться и сломал мыльниковскую городьбу.
Трактор ровно бежал, выстилая дорогу гусеницами. Уже начинало смеркаться, и в избах зажглись огни. Шилов покосился на освещенные окна дома-дачи, стоявшего на краю деревни. Цветные шторы загораживали оба широких окна. Уютно было за этими шторами. «Забыл?! — мысленно обратился он к Мыльникову. — Я тебе напомню!.. Ты, может, на десять лет укоротил жизнь моей матери».
Чувства Шилова как бы перешли в мотор, и трактор, взревев, круто развернулся и направился к дому Мыльникова.
Мыльников, заслышав шум, выскочил на проулок, напуганный, но готовый защищать свое добро. Позади него мелькало искаженное страхом лицо жены.