В ближайшее воскресенье устроили смотрины. Домна упарилась, бегая между двумя домами, договариваясь, к какому сроку приходить. О Глафире и ее родне она не беспокоилась: там будет все в порядке. А вот Сидорковы… Да и слишком много их. Братьев Павла решили не брать, а сестры не соглашались остаться дома и в один голос заявили, что пойдут глядеть на Павлушину невесту, на что же тогда и смотрины.
— Ладно, пусть идут, — согласилась сваха. — Только конфеты со стола в карман не кладите.
Она осмотрела Павла с ног до головы. Одет он был в недорогой, но малоношеный костюм, ворот белой рубахи был ему великоват, и галстук, стягивая, морщинил ее. Домна разгладила складки рубахи, одернула пиджак.
— Сойдет, — сказала она.
А вот из зимнего у Павла ничего не оказалось, и он было начал облачаться в солдатский, защитного цвета бушлат, а на голову надел тоже солдатскую шапку.
— Нет, так не годится идти жениху, — отвергла Домна.
Пелагея расстроилась, закудахтала, забегала вокруг них.
— Что же делать? Что же делать? — била она себя ладонями по коленям. — Ах, ах!..
Пронырливый ум свахи быстро нашел выход.
— Ну-ка сходи к соседям, Пелагея. Пусть одолжат зимнее пальто и шапку.
Соседи одолжили, и Павел был одет вполне прилично.
Родное село показалось необыкновенно длинным, когда они по узкой тропинке шагали от своего дома к Глафириному. Кто вышел на проулок, кто глядел на них из окна, сплющивая нос о стекло. А они шли: впереди — сваха, за ней — потупившийся Павел, рядом с ним семенила мать, за Павлом гуськом тянулись сестры.
У Глафиры все уже было готово к их приходу: стол накрыт. Сама она с рыжими волосами в ярком платье так и кидалась, как пламя, всем в глаза.
— Проходите, гости дорогие.
Расселись за столом, Глафира и Павел — рядком. Он не смел поднять взгляд, она же так и буравила его глазами, а потом стала как бы нечаянно дотрагиваться под столом до ноги Павла, и сердце в ее груди замирало от ожидания счастья.
— Оно, конешно, семьей обзаводиться надо… — задрал нос отец Глафиры, всю жизнь проработавший счетоводом в конторе. — Но ведь у нас и дочка-то!..
— Да, да! Хороша! Слов нету! Только ее что-то замуж никто не берет, — ляпнула спроста Пелагея.
Домна кашлянула, заставила всех выпить, заговорила сама и тонко повела беседу, не забывая подливать в рюмки, особенно Павлу. И Павел ожил, стал рассказывать, как служил в армии и как его хвалил старшина за то, что он лучше всех чистил оружие.
Невеста и жених друг другу понравились, и в мясоед сыграли свадьбу.
Глафира обрушила на мужа такую любовь, что Павел даже растерялся и оробел. Эта робость так и осталась в нем навсегда. А Глафира, было уже отчаявшаяся выйти замуж, расцвела, раздалась вширь. Сваху, тетку Домну, она щедро отблагодарила, купив ей отрез на платье.
Павла она постоянно держала возле себя. Даже когда он уходил в клуб на курсы шоферов, Глафира и тут не давала ему покоя: в перерыв навестит его, передаст пирожок, а после занятий обязательно встретит. Он еще не сойдет со ступенек крыльца, а она тут как тут, ловит его за руку и прижимает к своей истосковавшейся груди.
— Неудобно как-то, — пробовал протестовать Павел.
— Миленький, миленький, — шепчет Глафира, — ничего неудобного нет. Ты же мой муж.
Она вела его домой, кормила ужином, а потом разбирала пышную, жаркую, как она сама, постель.
Ревнива была Глафира до безумия. Не дай бог взглянуть Павлу на какую-нибудь женщину. Глафира тяжело дышала, поджимала губы, лицо становилось под цвет волос. На людях она немного сдерживалась, но как только переступали порог дома, сразу извергала свой гнев:
— Другая тебе понравилась?! Я считала, ты два раза на нее взглянул!
— Да ведь глаза, — оправдывался Павел. — Не завяжешь же их.
— А ты гляди только на меня!
— Я и так на тебя гляжу. Но и под ноги взглянуть надо.
— Вот ты какой! — голос Глафиры становился пронзительный. — Быстро ты забываешь, откуда я тебя взяла!
— Ну ладно, ладно, — робко говорил Павел. — Не буду больше.
— То-то же!..
Дом у Глафиры — полная чаша: шифоньер с зеркалом, сервант, плотно набитый посудой, стол и стулья — все по городской моде, на стенах — ковры, под ногами — половики, даже ступить поначалу было боязно. Старики, ее родители, переселились в заднюю половину избы, в маленькую комнату, и затаились, чтобы не мешать им. Многочисленная родня не навещала Павла. Еще на смотринах мать и сестры напугались богатства, порядка и чистоты Глафириного дома и теперь обходили их стороной. А он только изредка навещал своих: ему тоже было неловко бывать у них.