Егору уже далеко за пятьдесят. Небольшого роста, худой, со светлыми редкими волосами на черепе, голубыми глазами, курносый, он похож на подростка, хотя лицо и изборождено морщинами. Вынослив он необыкновенно и может целый день, с раннего утра до позднего вечера, работать топором, таскать воду, делать самую тяжелую работу.
Марья почти на десять лет моложе его, и теперь производила впечатление красивой женщины. А какой она была в девятнадцать лет, когда выходила замуж за Егора?! На стене в рамке висела единственная фотография тех лет, сделанная заезжим фотографом. На фоне бревенчатой стены сидела девушка и прямо-таки пышела красотой и здоровьем. Управляясь по дому, Марья изредка взглядывала на свое тридцатилетней давности изображение и тяжело вздыхала.
Красотой и покорила она Егора. За пять верст бегал он к ней на свидания, рискуя боками и головой: его родная деревня враждовала с Марьиным селом, и парни за такую красивую девушку могли запросто избить его. Егор сильно рисковал, особенно первое время, когда приходил на гуляние и натыкался, как на каменную стену, на враждебное молчание толпы. Он видел на себе злые взгляды и каждую минуту ожидал сзади удара колом по голове, который разом перевернет мир или совсем погасит его. Если бы Егор хоть раз струсил, быть бы ему биту, но смелость и уверенность спасли его. Он приходил всегда один, приходил явно не для драки, а из-за девушки. Нападать толпой на одного человека не к лицу; драться же на кулаках один на один Егор готов в любую минуту и мог уложить кого угодно.
Правда, к этому времени у него был уже немалый жизненный опыт. На долю Егора и его сверстников выпала не война, а долгая служба в армии. Служил он восемь лет, взяли мальчишкой, а вернулся мужчиной, так что мать не узнала собственного сына. В саперной части, работая топором, он накачал мускулы и стал очень сильным, хотя и уступал многим в росте. На гулянье же в основном собирались парни лет по девятнадцати, допризывники. Они, несомненно, чувствовали превосходство над собой Егора, и мало-помалу их враждебность сменилась равнодушием, а потом — любопытством. Собрав вокруг себя кружок, Егор любил порассказать, где служил. А за восемь лет где он только не побывал! И в Польше, и в Германии, и на Севере, и на Дальнем Востоке — там он застрял на целых четыре года.
Да и любовь Егора, парни опять-таки это замечали, была такой упорной, настойчивой, что ей нельзя ничем помешать.
Приходил он каждый день, в любую погоду. Хоть град с куриное яйцо падай с неба — Егор тут как тут, стоит, первое время в гимнастерке без погон и галифе, пыхает дешевой папиросой и поглядывает на собравшуюся молодежь. Машу его взгляд обтекал, он стеснялся при всех глядеть на нее, но она была центром мироздания, и он видел Машу даже с закрытыми глазами, она проникала в него как яркий свет.
Только уже в глубоких потемках, когда все начинали расходиться, Егор осторожно приближался к Маше и уводил куда-нибудь на крыльцо.
Так продолжалось с полгода. В осенний вечер, когда землю сковал мороз и в воздухе кружились редкие снежинки, словно проверяли, можно ли ее укрывать, Егор предложил Маше выйти за него замуж. Маша молча выслушала.
— Завтра отвечу, — степенно сказала она.
Несмотря на то, что она была моложе, Егор не ощущал над ней превосходства, напротив, казалось, что эта девушка, дальше своего районного города нигде не бывавшая, старше и опытнее его. От нее исходила внутренняя сила, и Егор робел. Он и целовал-то ее редко и никогда не лез с руками.
Егор пошагал домой, понуря голову. Что ежели откажет? «Завербуюсь куда-нибудь подальше и сгину», — думал он. Так растревожил себя подобными мыслями, что всю ночь не мог уснуть, ворочался с боку на бок, курил, заставляя мать на печи кашлять.
Но его ждал не отказ, а согласие. Правда, Маша поставила условие, что жить будут у нее. У ней был вдовый старик-отец. Не бросать же его одного. Такому условию Егор только обрадовался: он работал плотником в поселке, и отсюда до него рукой подать, из своей же деревни Егору приходилось топать верст шесть. В его маленькой деревушке жизнь еле теплилась, когда как здесь, в Марьином селе, если не била ключом, то во всяком случае текла оживленнее. Конечно, оставлять старуху-мать, ждавшую его восемь лет, не совсем удобно, ну да ведь не за тыщу верст уезжает, всегда сможет навестить и помочь по хозяйству.