— Нам не везло на зятьев. Уже три зятя перебывало, последний убежал и даже шапку позабыл. Хорошо еще, что приплоду нам не оставили.
В комнату вошла Марина и села возле матери. На пухлом младенческом лице ее оставались следы сна, но она уже успела причесаться. Габариты ее были крупные, рост — выше среднего. Она походила на птенца кукушки, взращенного малой птахой.
— Вот, деточка, твой новый женишок, — старуха указала ей на меня. — Но со всей откровенностью выскажу свое мнение, незавидный.
— Нейдет Федора за Егора, а и пошла бы Федора за Егора да Егор не берет, — сказал я, встал и пошагал к выходу.
Целую неделю я переваривал свое сватовство и никуда не ходил.
В следующее воскресенье отправился по второму адресу, где проживала Елена Георгиевна Амосова, тридцати двух лет от роду, бездетная, как она о себе сообщала. Волновался я сильнее прежнего. Что меня за этой дверью поджидало? Позвонил. Дверь нараспашку — и на пороге женщина редкой красоты, прямо-таки Елена Прекрасная. Я подумал, что ошибся дверью. Чтобы такая женщина да одна, без мужа?! Быть этого не может! Я хотел извиниться и уйти, но она первая заговорила:
— Вы — тот самый мужчина небольшого роста, которому я написала?
— Тот самый, — ответил я. — Но, извините, я ведь предупреждал, что у меня фасад самый средний. А вы — настоящая красавица!
— Почему мы через порог говорим? Проходите, — пригласила она меня. — Выпить ничего не захватили?
— Я не пьющий. И о сложных вопросах жизни предпочитаю говорить на трезвую голову… У вас, наверно, много поклонников?
— Верно, много… Вы думаете, красота — счастье. Красота — это проклятие. Недаром говорится, не родись красивой, а родись счастливой. Я работала в одном учреждении. Начальники любят красивых женщин, и мой шеф часто вызывал меня к себе в кабинет. Там он долго беседовал со мной на разные темы, давая понять, что он ко мне не равнодушен. Я тоже давала понять, что я замужняя женщина и он мне не нужен. Возможно, мне надо было бы быть решительнее, но дело в том, что я стояла в очереди на получение квартиры. Поэтому я отклоняла его ухаживания тактично, чтобы не обидеть его. Он был уже с вылинявшей головой и седой. Квартиру я получила в порядке очереди, но в учреждении обо мне распространилась сплетня. Она дошла до мужа, и он бросил меня вместе с вот этой квартирой… Что мне оставалось делать? Чуть ли не каждый мужчина приставал ко мне со своей любовью.
Я глядел на нее во все глаза. Она должна была бы наплодить, по крайней мере, с пяток детишек, чтобы разлить в народе красоту, а у нее не было даже одного ребенка.
— Я вам нравлюсь? Вы возьмете меня замуж? — прижалась она ко мне своей мягкой грудью.
— Если бы мы встретились раньше… — с горечью вымолвил я.
— Всегда в жизни вот так: то слишком рано, то слишком поздно и никогда — вовремя.
С тяжелым сердцем я вышел от нее. Такая женщина, такая женщина!..
Прежде чем идти по третьему адресу, я сотни раз перечитал письмо. Оно было написано аккуратным почерком, некая Вера Власьевна Петрова сообщала о себе скудные биографические данные: была замужем, муж погиб в автодорожной катастрофе, живет с ребенком в однокомнатной квартире, хотела бы найти себе спутника, чтобы вместе шествовать по жизненному пути.
Письмо ее представлялось мне скромным, застенчивым, чувствовалось, что женщина долго мучилась и колебалась, прежде чем решилась написать, и сочинение этого письма заняло у нее несколько вечеров.
Когда подходил к ее двери, что-то подсказывало мне, что здесь не ошибусь. Я позвонил. Дверь отворилась. Увидев меня и сразу догадавшись, кто я, маленького роста женщина сильно смутилась, отчего ее довольно миловидное лицо покраснело.
— Вы — Вера Власьевна? — спросил я.
— Да, — ответила она.
— А я — Виталий Гаврилович, — отрекомендовался я. — Но почему вы так заволновались?
— Мне стыдно. Что вы можете обо мне подумать?
— Я думаю, что вы очень хорошая женщина. Вы мне сразу понравились. Давайте поговорим.
Она пригласила меня в единственную комнату. На полу играла девочка лет трех, укладывала многочисленное семейство из кукол спать.
— Это моя дочка Машенька, — сказала Вера Власьевна.
Я поднял девочку. Она напоминала мне мою дочку, с которой я не виделся больше года. Девочка доверчиво прижалась ко мне.
Мы сели с Верой друг против друга, и потек неторопливый разговор. Я рассказывал ей о себе, о том, как неудачно сложился брак, кем работаю, о своем скромном заработке, из которого высчитывают двадцать пять процентов. Вера повествовала о себе, она — работница трикотажной фабрики, смерть мужа ошеломила ее, и целый год она никуда не ходила и только недавно пришла в себя. Я видел ее натруженные руки, отдыхавшие на коленях. Все в ней было очень скромно: простая прическа и платье, складно сидевшее на ее миниатюрном пропорционально сложенном теле.