Они подошли к пятиэтажному дому, поднялись на четвертый этаж и встали перед дверью, за которой послышалось какое-то движение, легкое, частое постукивание. Что это могло быть? Ведь она сказала, что живет сейчас одна. Клава вставила ключ, открыла дверь, и на пороге появилась собака — белый пудель с бусинками черных глаз, которые слегка загораживала росшая на морде шерсть.
— Что, Мушка, соскучилась? Целый день одна взаперти, — Клава нагнулась и погладила ее.
Собака и так радовалась при виде хозяйки, мотала головой и хвостом, а от ласки вся растаяла, подпрыгнула и лизнула ей руку. На собачьей морде ясно была видна улыбка, В то же время она успевала коситься и тявкать на стоявшего рядом с ее хозяйкой чужого человека.
— Это свой, свой. Он будет у нас жить, — успокаивала ее Клава, потом обратилась к Косареву. — Вы любите собак? Она вам не помешает?
— Никто мне не помешает. Я бы вам не помешал. Что касается любви к собакам — то я их люблю, но не таких, откровенно говоря, полукошек-полусобак, а настоящих — гончих, лаек, овчарок, и чтобы они жили не в квартирах, а на воле и выполняли свои собачьи обязанности — сторожили, охотились.
— Мой сын принес крохотного щенка. Вначале он меня раздражал, скулил по ночам, мешал спать, и я даже собиралась его выбросить. А вскоре привязалась. Мне иногда кажется, что животное может любить лучше, оно никогда не бросит, не изменит.
Косарев улыбнулся, он понимал ее.
— Пойдемте. Я покажу вам комнату.
В ней, кроме кровати, тумбочки и двух стульев, ничего не было.
— Видите, у меня мало вещей, — сказала Клава.
— Вот и хорошо, — ответил Косарев. — А то сейчас так загромождают квартиры, что негде повернуться.
— Телевизор приходите смотреть в гостиную… Вам это подходит?
— Конечно. Большое спасибо. Мне и не снилось, что я так устроюсь в командировке.
— Вы, наверно, голодны и хотите есть? Я одна без сына летом ничего не готовлю и питаюсь в столовой. Кстати, столовая недалеко от дома.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я немного отдохну и схожу в столовую.
— Отдыхайте.
Клава, осторожно прикрыв дверь, вышла из комнаты. Косарев снял пиджак, повесил его на спинку стула, ослабил галстук и, отогнув угол простыни, лег на кровать. Спать ему не хотелось. Да, интересная ситуация, подумал он, мужчина и женщина одни в квартире.
Косарев имел жену и двух дочерей. Жена его была несколько неуравновешенная, временами вздорная женщина, и их отношения складывались непросто. Но, наверно, он все же любил ее за то, что она заботилась о нем, предана семье и дому. Бывали и теперь, на тринадцатом году их супружеской жизни, минуты нежности, когда ему казалось, что он счастлив. Эти минуты и помогали забыть размолвки и ссоры, частые из-за дурного характера жены.
Вот дочерей Косарев любил без памяти. Когда-то ему хотелось сына, и он немного иронически поглядывал на девочек, ползавших у его ног на полу. Но дочери подросли, старшей шел двенадцатый, а младшей — десятый год, и они так привязались к нему, что он порою задыхался от счастья в этой тесной преданной любви. Они ничего не давали ему делать, мыли посуду, накрывали на стол, соревновались друг с другом в услужливости, предупреждали его желания. Только разве самую мужскую работу: вбить гвоздь, повесить люстру, отремонтировать выключатель — он делал сам, да и то они не отходили от него ни на шаг, стерегли его движения, подавали ему молоток, отвертку. Самым любимым их развлечением было сидеть у отца на коленях и слушать, как он читает сказки. Косарев удивлялся, чем он заслужил такую привязанность к себе, ведь он нисколько не старался, не баловал их, не пытался задобрить.
У него мало оставалось времени думать о чем-то постороннем, семья и работа поглощали его целиком, и когда слышал, что кто-то из знакомых разошелся с женой иль загулял, Косарев всегда удивлялся и не мог понять, как они, женатые люди, могли это сделать.
Он, конечно, поглядывал на красивых женщин и замечал их взгляды на себе. Как-то даже на одной свадьбе Косарев, сильно подвыпив, в темном закутке целовался с женщиной. На другой день он не мог вспомнить, что это за женщина. Подобные приключения — лишь легкая зыбь в его спокойной, уравновешенной жизни.
Жизнь Косарева на новом месте сразу вошла в колею. Он вставал рано, когда Клава еще спала, немного разминался перед открытым окном, брился, умывался и шел на работу. По дороге заходил в пирожковую, где его сразу отметила буфетчица, румяная, пышная, как пончики и пирожки, которыми она торговала. Кофе она ему наливала до краев, пирожки на тарелку клала самые поджаристые. Народ к ней приходил большей частью холостой, любивший пошутить и посмеяться, и воспитанность Косарева, видно, тронула сердце буфетчицы, хотя она видела на его пальце обручальное кольцо и догадывалась, что он в их городе временный гость. Настроение после завтрака становилось еще лучше, и он ходко шел к заводу.