Косарев взял две порции мороженого и поставил напротив Клавы. Лицо ее было таким грустным и отрешенным, что она не сразу заметила его.
— Вам плохо? — спросил он.
— Вечером на людях мне всегда тяжело.
Легкой беседы не получалось, на что, казалось, располагала вся обстановка — уютное кафе, музыка, загоревшиеся на улице фонари и гуляющие люди.
— Я заметил, — сказал Косарев, — вы не умеете притворяться.
— Это плохо или хорошо?
— Конечно, хорошо. Лицемерия в людях предостаточно.
— Зато я порчу другим настроение.
— Не беда… Но предаваться, Клава, унынию не стоит.
— Я одна, у меня нет никакой специальности…
— Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Вам нужно в совершенстве освоить хорошую профессию — портниха, наладчик какой-нибудь аппаратуры… Одним словом, куда вас больше влечет. Это поможет вам крепко встать на ноги, даст материальный достаток. Вы не будете так смотреть на себя. А потом, может быть, вы встретите хорошего человека и наладите семейную жизнь. Хотите, я поговорю с вашим директором, он устроит вас куда-нибудь на учебу? Курьер — это, простите, не совсем серьезно в вашем положении.
— Если нужно будет, я сама поговорю, — несколько резко сказала Клава.
— Ого! — вскинул на нее глаза Косарев. — А вы мне все больше нравитесь.
— Я жду, когда немного подрастет сын. Оставлять его на целый день одного дома — я не могу. А тут я всегда могу прийти домой, накормить его и узнать, чем он занимается. Еще год-полтора — и я уйду с этой работы… Нам, наверно, уже пора в кино?
— Да, пора. — Косарев глянул на часы.
Когда после кино они вышли на улицу, было совсем темно. Ярко горели фонари, на тротуаре лежали тени от деревьев. Во все стороны расходились люди. Вскоре Клава с Косаревым свернули с шумного проспекта на улицу и оказались одни. Они молчали. Слышался только стук их каблуков. «Может быть, обнять ее? — подумал Косарев. — А то я веду с ней одни серьезные разговоры».
Они пришли домой, и Косарев предложил:
— Давайте, Клава, поужинаем.
Они сидели на кухне за столом. «Ждет ли она?» — думал Косарев. По ее лицу нельзя понять, но все же какое-то смущение чувствовалось в ней, она отводила глаза в сторону. «Ну а тебе нужно ли?..» — говорил он себе. Ему тоже делалось неловко.
— Уже поздно, — сказала Клава, — пора спать. Я пойду приму душ.
«Почему она сказала? — подумал Косарев. — Что это, намек?»
Он встал, отнес тарелки в раковину и пошел в свою комнату. В ванной послышался шум льющейся воды. Не раздеваясь, он лег на кровать и стал ждать, когда перестанет течь вода. Наконец шум прекратился. «Сейчас, сейчас… — говорил Косарев. — Сейчас я встану, войду в ее комнату, скажу какую-нибудь пошлость… Сейчас…»
Он не заметил, как уснул. Проспал он, наверно, часа полтора-два. В комнате горел свет. Брюки измяты и от неудобной позы болела шея. В голове — тяжесть. «Неужели я уснул! — удивился он. — А она, вероятно, ждала. За какого кретина она теперь меня считает!.. Может быть, пойти теперь?.. Разбудить, если спит?»
Косарев прислушался — в квартире тихо. Громко, как у вора, стучало его сердце. Он встал с кровати, снял галстук и вышел в прихожую. Дверь в ее комнату, как всегда, приоткрыта. Косарев направился на кухню, открыл кран и долго пил воду. Затем, почти не чувствуя собственного тела, шагнул в комнату, где спала Клава.
— А? — чуть слышно, испуганно произнесла она и сделала движение головой на подушке.
В это время громко залаяла собака. Ее пронзительный голос звенел в ночной тишине, так что Косареву показалось, что проснулся весь дом, С него точно сняли кожу. Он ощутил страшный стыд и понял, что между ними ничего не может произойти.
— А? Что случилось? — уже громче сказала Клава, освобождая из-под одеяла руку и гладя ею собаку. — Тихо, тихо, Мушка. Успокойся.
— Извините, Клава. Я вас потревожил. Я думал, вы не спите, и захотел пройти на балкон покурить.
— Я долго не спала, а потом задремала.
— У меня заболела голова, — говорил Косарев с балкона, закуривая и глядя на спящий город.
— Хотите таблетку от головной боли?
— Не надо, пройдет и так.
Сердце, успокаиваясь, билось толчками, благодарно. Косарев стоял на балконе, поеживаясь от ночного холода, и курил. Рядом чернели дома, редко в каком окне горел свет. Люди спали, позабыв свои тревоги и заботы. Продрогнув, он вошел в комнату, закрыл балконную дверь, задернул штору и, проходя мимо Клавы, сказал: