По службе Волынцев не достиг больших высот — занимал всего-навсего должность завуча в обычной общеобразовательной школе одного города, но, лишенный честолюбивых устремлений, он не стремился делать карьеру. Со своими же обязанностями завуча и педагога, как считал, справлялся неплохо.
В последнее время на него что-то накатывало, и это было весьма странно при его прочном семейно-общественном положении и уравновешенной в общем-то натуре. Ему вдруг ни с того ни с сего хотелось крикнуть. Волынцев, когда неожиданно появлялось такое желание, сцеплял зубы, и выходил куда-нибудь. Чаще всего шел в умывальник, подставлял лоб под холодную струю, пил воду. «Боже мой! — восклицал он. — Что это со мной творится?»
Однажды такое произошло с ним, когда ехал с работы в переполненном автобусе. Он стоял в средине, плотно зажатый со всех сторон, и ему захотелось сойти сейчас же, немедленно. Автобус подкатил к остановке, и Волынцев стал проталкиваться к выходу, а народ мешал. С каким-то отчаянием он боролся с толпой. Сумеет ли выйти здесь — стало для него вопросом жизни и смерти. Он успел сойти в самый последний момент, когда двери готовы были захлопнуться. Оказавшись на тротуаре, он ходко пошел, стараясь успокоиться.
Дома ему не всегда удавалось сдержаться, и он давал волю своему раздражению: придравшись к какому-нибудь пустяку, кричал на жену и детей. А потом делалось стыдно. «Что же это я? — думал он. — Ведь я отравляю жизнь им и себе». Но сдержаться было свыше его сил. «Нервы, нервы, — говорил он себе. — Работа нервная. Оттого и происходит».
Уединялся в комнате, ложился на диван, и перед глазами возникало всегда одно и то же.
…Тогда, почти четверть века назад, Митя Волынцев был красивый юноша с веселым наивным лицом. Он только что окончил школу и совершенно не знал, чем заняться. В голове бродили какие-то смутные образы, которых он и сам стыдился. Перед институтом он робел.
Случилось так, что за него подумали, это и предопределило выбор профессии на всю жизнь. Ему и еще нескольким выпускникам школ предложили пойти учителями начальных классов в деревню, поскольку там не хватало учителей, обещая через год дать направление в вуз.
В те времена почти в каждой деревне была маленькая, но своя школа, где во всех классах училось с десяток детей.
Волынцев с радостью и робостью согласился. О педагогическом поприще он никогда даже не мечтал, а тут вдруг представилась возможность испытать себя на этой стезе, почувствовать самостоятельным, взрослым, строгим. Деревню он совершенно не знал, но город, в котором родился и вырос, напоминал деревню.
Ему повезло. Село, называвшееся Большим, находилось всего в семи верстах от города и было очень красивым. С краю села над обрывом стояла хорошо сохранившаяся церковь с кирпичной оградой, за которой располагалось кладбище. Отсюда открывался широкий простор — леса, поля и перелески словно думали о вечности под опрокинутой чашей неба. Под обрывом текла речушка — Каменка. Дно ее устилали булыжник и галька, встречались и огромные валуны — от этого, наверно, она и получила свое имя.
Волынцев удивительно быстро вошел в роль учителя, точно всю жизнь только тем и занимался, что учил детей. Ему никто не помогал, но зато и не мешали. Он был один. Только через неделю после начала занятий на одном уроке у него поприсутствовала инспектор из районо, женщина с застывшей педагогической строгостью на лице, и, видно желая ободрить, похвалила. Ее похвала сделала Волынцева увереннее.
Он учил все четыре класса начальной школы. Во всей школе было тринадцать человек, двое — в первом, трое — во втором, четверо — в третьем и столько же в четвертом классе. Детишки были смышленые и смешливые, но в общем-то послушные. Больше всего он боялся, что его не будут слушаться. Опасался Волынцев и насмешек взрослых, которые могут подорвать его учительский авторитет. Какой он учитель, если чувствует себя мальчишкой, да и вид мальчишеский — лицо с чистой гладкой кожей и пушком, к которому еще не прикасалась бритва. Но неожиданно для себя он превратился здесь из Мити в Дмитрия Николаевича.
— Здравствуйте, Митрий Миколаич, — первыми здоровались с ним пожилые колхозники, приподнимая над головой фуражку.
Волынцев наполнялся уважением к себе и быстро взрослел, держался солиднее. Менялось и выражение лица, ребяческая наивность исчезала.