Но все обращения в разные научные учреждения оставались либо без ответа, либо на них следовали отписки, суть которых никоим образом не касалась существа дела и соответственно, в них не приводились контраргументы на его замечания.
Исчерпав все средства быть услышанным, автор пришёл к выводу о бесперспективности своих попыток. Суть этого вывода стара как мир и как уже упоминалось выше, нашла своё отражение у Гёте: – «Многие в науке готовы обожествлять даже собственное заблуждение, если оно кормит их».
Предисловие
Беда пришла, откуда её не ждали. Первопричиной послужил спор трёхсотлетней давности по поводу природы и свойств света, между приверженцами корпускулярной теории Ньютона и сторонниками волновой теории. И было от чего, ведь ни та, ни другая теория не давала объяснений всем световым явлениям сразу, а лишь только части из них. А значит, каждая теория имела право на своё существование.
И пока естествоиспытатели топтались на перепутье, отстаивая в споре своё видение пути развития науки, в их спор вмешались математики. Подобно ветхозаветному Змию-искусителю, математики, предложив естествоиспытателям вкусить плод (математический расчёт) с их древа Познания, изменили ход развития физики. Одних они заворожили простотой постижения «истины», а сомнение других подавили «неопровержимыми» фактами – расчётами. После чего уже не логика, а абстрактные математические расчёты стали путеводной звездой в познании законов мироздания.
Классическим физикам не оставалось ничего другого, как только покорно следовать за математиками, которые, возомнив себя родоначальниками истинно верного направления в физике, стали упорно прокладывать свой путь в науке. Что позволило Д. Гильберту самодовольно заключить: «физика слишком сложна для физиков», а после некоторого раздумья: «Физика достаточно серьёзная наука, чтобы оставлять её физикам».
И как только физика стала полем деятельности математиков, которые по признанию Ф. Крика: «В процессе научного творчества мы сами не знаем, что мы делаем», теории данной дисциплины утратили наглядность и своё осмысление с позиций здравого смысла. Например, квантовая механика давно обрела репутацию великой истины. Однако едва ли отыщется более нелепая и малопонятная концепция, чем она. В связи с чем, Р. Фейнман заявил: «Квантовую теорию не понимает ни один человек в мире».
А в итоге, теоретическая физика превратилась в полигон для необузданных фантазий математиков, что и послужило причиной мистификации ими законов микромира. Но это лишь только льстило и окрыляло тех, кто приобщился к «великому» и «гениальному» наследию своих кумиров, заложивших основу деградации науки.
Вот как свидетельствует по этому поводу Ч. Сноу, пришедший в литературу из научных кругов, так как работал до того в лабораториях Кембриджа. Цитирую: «Вспоминая университетские дни, Ч. Сноу выделил одно место: молодые сотрудники Кембриджа, признался он, «больше всего гордились тем, что научная деятельность ни при каких обстоятельствах не может иметь практического смысла». И далее замечает: «Чем громче это удавалось провозгласить, тем величественнее мы держались». Более того, сложилось даже пренебрежительное отношение к инженерам и техникам, поскольку полагали, будто «практика – удел второсортных умов» и всё, «связанное с практическим использованием науки, совершенно неинтересно» [1].
Однако не погорячился ли Д. Гильберт, давая лестную оценку вкладу математиков в физику, решив, что математики утёрли физикам нос и, в том числе, самому И. Ньютону?
Впервые проведённый всесторонний анализ основополагающих положений фундаментальной физики, в области микропроцессов, показал чудовищную некомпетентность их авторов на этом поприще. А также низкий уровень логического мышления этих, так называемых, гениев, для которых путеводной звездой на дорогах познания законов Мироздания, стала математика, сопряжённая исключительно с бредом, абсурдом и противоречием здравому смыслу.
Не обязательно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что не может глупость родить истину, как и химера – прекрасное дитя. А также то, что не может быть такого, чтобы макромир жил по одним законам, а микромир, процессы которого невозможно отследить, жил бы по другим – безумным законам.
Поэтому итогом их творения стали теории, достойные претендовать лишь на «Шнобелевскую премию», так как все они имеют однобокие поверхностные суждения и в том числе явные признаки, именуемые «Логическое противоречие». Это когда в логической системе уживаются два выражения, «являющихся взаимным отрицанием друг друга (А и не-А), из-за чего в этой системе становится доказуемым всё, что угодно». Именно эта система, с её возможностями доказать «что угодно» и позволила физикам-теоретикам создать безумные и противоречивые теории.