Тогда, в автомобиле, Адель положила трубку, забыв отключить автоответчик, и он добросовестно записал пятнадцать минут шуточек и насмешек по адресу своего хозяина.
Вот и телефон Сандерса сдох оттого, что долгое время оставался подключенным к линии. Но до этого он записал весь разговор. Не сходя с места, он быстро набрал номер Джона Левина. Фернандес, потеряв терпение, вылезла из машины и подошла к нему.
– Да в чем дело-то? – спросила она. – Мы едем обедать или нет?
– Погодите минутку…
В трубке раздались гудки вызова, затем щелчок, мужской голос сказал: «Джон Левин ответил».
– Джон, это Том Сандерс.
– А, здорово, старина! – Левин взорвался хохотом.
– Ну ты даешь! Решил вспомнить дни бурной молодости, да? Когда я слушал, у меня чуть уши не отвалились.
– И это все записалось? – спросил Сандерс.
– Господи, а ты как думал! Собрался я было во вторник прослушать все сообщения, и тут такой сюрприз! Hа добрых полчаса потянуло…
– Джон…
– И как после этого верить тем, кто говорит, что семейная жизнь тускла и неинтересна…
– Джон, послушай меня. Ты сохранил записи?
Пауза. Левин перестал смеяться.
– Том, ты меня что, придурком считаешь? Конечно, сохранил, прокрутил даже ее у себя в конторе: они там все попадали.
– Джон, я серьезно…
– Ладно, – вздохнул Левин, – сохранил я ее, сохранил. Похоже, что у тебя могут возникнуть осложнения… Ну, это не мое дело. Во всяком случае, запись у меня.
– Где именно?
– Да вот у меня в столе, – ответил Левин.
– Джон, мне нужна эта пленка. Слушай, вот что ты должен сделать…
Сидя в машине, Фернандес спросила:
– Ну, я жду.
– Существует магнитофонная лента, на которой записано все происходившее между мной и Мередит, – ответил Сандерс.
– Откуда она взялась?
– Случайность. Я диктовал сообщение автоответчику, – начал объяснять Сандерс, – когда Мередит начала меня целовать. Не закончив разговора, я уронил телефон. Он остался включенным, и автоответчик записал все, что происходило.
– Вот черт! – воскликнул Алан, в восторге хлопнув ладонями по баранке.
– Это аудиокассета? – спросила Фернандес.
– Да.
– Качество хорошее?
– Не знаю… Скоро сами увидим, Джон принесет ее к обеду.
Фернандес крепко потерла ладони:
– Вот, мне уже лучше!
– Правда?
– Правда, – сказала она. – Потому что если на пленке хоть что-нибудь можно будет разобрать, мы им крови попортим…
Бодрый, веселый, Джон Левин отодвинул свою тарелку и допил пиво.
– Вот это я называю хорошей жратвой. Чудесный был палтус.
Левин весил около трехсот фунтов, и между его животом и краем стола не смогла бы пролезть и муха.
Они сидели в кабинке в дальнем зале ресторана «Маккормик и Шмик» на Первой авеню. Было шумно, ресторан был заполнен бизнесменами, заскочившими пообедать. Для того чтобы нормально слышать, Фернандес приходилось прижимать наушники плейера плотнее к ушам. Она слушала уже полчаса, не пропуская ни слова и делая заметки в своем желтом блокноте. Она так и не притронулась к еде. Наконец она встала из-за стола:
– Мне нужно позвонить.
Левин заглянул в тарелку Фернандес:
– Э… А вы это есть будете?
Та отрицательно покачала головой и вышла.
– Ну, не пропадать же добру, – улыбнулся Левин и, придвинув к себе тарелку, принялся за ее порцию.
– Что, Том, влип в дерьмо?
– По самые уши, – подтвердил Сандерс, помешивая каппучино. Сам он есть не мог и только смотрел, как Левин уплетал картофельное пюре.
– Я так и понял, – сказал Левин с набитым ртом. – Мне утром звонил Джек Керри из «Алдуса» и сказал, что ты подал на компанию в суд потому, что тебе не хотелось залезть на какую-то бабу.
– Козел он, твой Керри.
– Хуже, – кивнул Левин, – много хуже. Ну а что ты можешь поделать? После статьи Конни Уэлш все пытаются вычислить, кто же на самом деле этот «мистер Свинтус». – Отправив в рот очередную ложку, Левин спросил: – Вот только откуда она пронюхала об этой истории?
– Может, это ты ей рассказал, Джон, – предположил Сандерс.
– Шутить изволите? – спросил Левин.
– Лента-то была только у тебя…
– Ну, если ты серьезно, Том… – оскорбился Левин. – Не-ет, если бы меня спросили, я бы однозначно ответил: рассказать ей могла только женщина.
– А какая женщина об этом знала? Только сама Мередит, но она не говорила.
– Готов спорить на что угодно, что это была баба, – сказал Левин. – Если вообще когда-нибудь удастся это узнать, в чем я глубоко сомневаюсь. – Он задумчиво пожевал. – А вот рыба-меч проварена плохо. Надо бы сказать официанту. – Он посмотрел за спину Сандерса: – Ох, Том…
– Что?
– Вон там стоит, переминаясь с ноги на ногу, господин, которого ты должен знать. Посмотри.
Сандерс оглянулся: около бара стоял Боб Гарвин, выжидающе глядя на него. В нескольких шагах от него стоял Фил Блэкберн.
– Прошу прощения, – сказал Сандерс и встал из-за стола.
Гарвин пожал Сандерсу руку:
– Рад видеть тебя, Том. Ну как ты, держишься?
– Все нормально, – ответил Сандерс.
– Хорошо, молодец. – Отцовским жестом босс положил руку на плечо Сандерсу. – Рад снова видеть тебя.
– Я тоже очень рад видеть вас, Боб.
– Там в уголке, – предложил Гарвин, – есть тихое местечко. Я распорядился подать туда пару каппучино. Мы сможем пяток минут спокойно поговорить. Хорошо?
– Прекрасно, – согласился Сандерс. Ему был хорошо знаком старый – грубый и несдержанный – Гарвин. А такой осторожный и вежливый Гарвин вызывал настороженность.
Они присели в углу бара. Взгромоздившись на стул, Гарвин повернулся к Сандерсу:
– Ну, Том, смотри – сидим, как в старые добрые времена!
– Да.
– Эти чертовы поездки в Сеул, гнусная жратва и ноющая задница… Помнишь?
– Конечно.
– Да, те еще были деньки, – повторил Гарвин, внимательно следя за Сандерсом. – Мы, Том, отлично знаем друг друга, и я не собираюсь водить тебя за нос. Давай-ка вывалим карты на стол. У нас возникли осложнения, и их надо разрешить до тех пор, пока они не переросли во что-нибудь большее и не испортили жизнь всем и каждому. Я призываю к твоему разуму: давай решим, как выбираться из этой ямы.