Не знаю, чего я хочу.
Все из того, что я хочу, лишено всякого смысла.
Я сама себя не понимаю.
Чего же я хочу?
Свободы.
Я отбрила тебя. Жестко. Ты явно шокирован, пятишься назад, и я слышу удивленный вопль Рейчел.
Двери лифта закрываются.
‒ Черт тебя подери! ‒ Слышу я вдали твой громкий крик, который я никогда раньше не слышала.
Я ничего не понимаю, лишь слышу свои собственные всхлипы, прерывистое дыхание, пока пересекаю лобби, и я знаю, что рыдаю, но меня это совсем не заботит.
В этот раз шум Манхэттена не парализует меня.
Я бегу на своих четырехдюймовых шпильках от «Гуччи».
Я бегу в платье, сшитом на заказ.
В этом городе лишь одно знакомое мне место, и как-нибудь я его найду.
Метрополитен-музей.
У меня нет денег на входной билет. Но когда я подхожу к кассе, то вижу невысокую пожилую темнокожую женщину за столом.
Она узнает меня.
‒ О, это вы! Не видела вас... боже, должно быть несколько лет!
‒ Привет...
Я не знаю ее имени. Но, похоже, что мы знакомы. ‒ Да, давненько это было.
‒ Где мистер Индиго?
‒ Я... я пришла одна.
И вдруг она словно понимает.
‒ Оу, ‒ склонив голову набок, спрашивает она. ‒ Милая, с тобой все в порядке?
Я качаю головой, не в силах соврать вслух.
‒ Нет, нет. Мне нужно... войти, но я забыла деньги. У меня с собой ни гроша. И мне необходимо... необходимо зайти внутрь.
‒ Нужно заплатить, если хочешь войти, ‒ говорит она. ‒ Если у тебя есть хоть доллар, я смогу тебя пропустить.
‒ У меня ничего нет. Ни пенни.
Мгновение она колеблется. Затем тянется в свой задний карман, достает скомканные купюры и опускает два доллара в кассовый аппарат, после чего вручает мне билет.
‒ Ты мне нравишься, милая. Ты любишь это место. Раньше ты часто бывала здесь. Каждый день.
‒ Спасибо. Огромное спасибо.
Она машет рукой.
‒ Та ладно, ничего особенного.
‒ Вы представить не можете, что это для меня значит.
Впрочем, как и я. Но я вхожу и понимаю, что знаю путь. Ноги сами несут меня к тому полотну.
Там находится лавочка, тусклое освещение. Белые стены. Мое полотно не на видном месте, просто одно из многих, а не важное. Я сажусь на лавочку, скрестив под ней ноги.
Я смотрю на нее.
Полотно «Мадам Икс».
Ей присуще такое самообладание, естественная сила. Изгиб шеи, сила рук, выражение спокойствия на лице.
Я долгое, очень долгое время смотрю на нее. Находя умиротворение в живописи, словно получаю некую степень могущества.
Есть еще картина. Я блуждаю по залам, но никак не могу ее найти.
Вот я вижу охранника, он высокий, он афроамериканец, его кожа настолько темная, что лоснится.
‒ Простите, сэр, ‒ обращаюсь я к нему. ‒ А где «Звездная ночь»?
Пустой, ничего не выражающий взгляд. Он лишь пожимает плечами.
Женщина средних лет, стоящая недалеко от меня, произносит:
‒ Милая, ты в музее Метрополитена. «Звездная ночь» выставлена в Нью-Йоркском музее современного искусства. Вниз по улице, в центре города.
Я благодарю женщину и возвращаюсь на скамью, находящуюся напротив Сарджента.
Размышляю.
Я помню, четко помню, как была здесь с тобой, и ты подвел меня от портрета «Мадам Икс» к полотну «Звездной ночи».
Но как такое возможно? Если эти картины находятся в разных музеях.
Слава богу, я сумела отвлечься. Я больше не вижу перед собой тебя и Рейчел, то, как твой взгляд прикован ко мне, не чувствую возбуждения, отвращения и предательства.
Я загнала все эти чувства и эмоции подальше, чтобы пока я могла сосредоточиться на другом.
И потом я ощущаю твое присутствие.
‒ Я знал, что найду тебя здесь, ‒ говоришь ты тихим голосом, так схожим с гулом поездов в метро.
‒ Мне нечего тебе сказать.
Я не смотрю на тебя. Сдвигаюсь влево так, чтобы между нами возникло пространство.
‒ Плоховато. Потому что у меня есть кучу всего, что поведать тебе.
‒ Это что-то новенькое.
Вздох.
‒ Икс, ты не понимаешь...
‒ Если ты скажешь мне это еще один проклятый раз, клянусь, я закричу, ‒ шипя, говорю я.
Мне нравиться чертыхаться. От этого я чувствую себя значимой и свободной.