- Мурочка. – Шепчу ей почти в самое ушко. - Прошу тебя, покажи.
-А ты помоги мне!
- Как? Как мне помочь тебе? Что я должна делать?
- Поласкай меня.
Видя мое замешательство, которое я невольно испытываю от ее наглости. А как же еще? Она воспринимает, как мою неопытность. Она улеглась на спину и уже эротично раскрывается. Мой взгляд невольно обращается туда, к ней. Она замечает мой интерес и спрашивает наивно.
- А тебе, что? Я и в самом деле понравилась?
- Ну, конечно! – Вру беззастенчиво.
-А, что больше всего? – Спрашивает и пальцами, прямо у меня на глазах начинает сильно растягивать свои, вовсе не малые, губки.
Я напрягаюсь, и она это заметила. Начинает глубже зарываться пальцами в свои складки, сильно оттягивать и натягивать ушки губок. Я вижу ее, все еще молодые, но уже отвисшие ткани, складочки, которые бесчисленными паутинками тянутся по всему ее лону и рельефную конфигурацию, которая сверху разделяя половинки ее больших губ, скрывает под складками кожи приметный валик, напоминающий мне о самом чувствительном месте и моего тела, тоже. Меня увлекает это созерцание, и я с трудом отрываюсь. Вот же, черт! Я опять увлекаюсь. Надо заставить себя делать то, что задумала. Твержу себе установку и уже в ней сама же и сомневаюсь.
- Ты, знаешь. – Вдруг дрогнувшим и низким голосом говорю я, волнуясь.
-Мне больше всего нравится в тебе. – Тяну паузу, соображая. – Сама твоя суть. Вид тебя, словно мальчика. – Это уже лишнее, но оно вырывается у меня.
- Тебе нравятся мальчики? – Пытается понять меня. – Маленькие мальчики? – Спрашивает с беспокойством и явной тревогой.
- Ну, ты скажешь! Да, нет же. Девочки, словно мальчики. С маленькими, а лучше всего, это вовсе без грудные.
- Тебе такие нравятся. – Топорщит свою грудную клетку.
- Да! Именно такие.
Она явно удовлетворена моим признанием. И я, желая ее подбодрить, прикладываю свою ладошку к ее недоразвитой и тощей груди. Пальцами нахожу, осторожно и нежно сжимаю сосок. Собственно это не сосок, как скажем у меня или у какой-то другой женщины, нет. Это просто мальчишеский значок на ее женском теле.
- Тебе тяжело будет ребенка кормить. Не за что ухватиться. – Говорю ей со знанием акушерского учебника. - Над ним тебе надо поработать, как следует. Обязательно вытянуть.
- А ты, что? Думаешь, у меня будет ребенок?
- Не просто думаю, уверенна.
Она лежит и соображает. Конечно, думаю, тебе такая мысль может, и не приходила никогда. Нет, может и приходила, но вместе с волнением о залете. Подумай, подумай. Тебе будет полезнее поразмышлять об этом. И пока я обдумываю все, что связано с этим она, приподнявшись на локтях, говорит мне, очень взволнованно об этом.
Говорит, что в двенадцать лет залетела. А с одиннадцать лет безотказно, все давала и давала. Так ей нравилось этим заниматься. А потом боялась родным сказать. Пока сообразила, живот стал расти. Все стали ее толстушкой звать и даже мать. И только когда она к бабке своей, в соседнюю деревню, одна и через лес, ночью пришла, то та сразу же обо всем догадалась. Она умоляла ее и та, пощадила. Потом они в дальней деревне вместе с ней, к ее бывшей подруге, повитухе, на аборт поехали. А та все ахала и охала. Как же так, говорила, ведь же внучка дитя, еще совсем, а уже на аборт. Сделала все, что могла, а насчет детей в дальнейшем смолчала и ничего не сказала. Отнекалась. Мол, не знаю, не знаю. Как бог рассудит. Это потом уже, когда она к бабке своей, пред самой ее смертью приехала попрощаться, та ей и сказала, что детей у нее больше не будет. Это, говорит, за грехи твои, беспутные, бог тебя наказывает. Так, что Мурка говорит, я и резинками то пользуюсь от инфекции или болезней, а не по их прямому предназначению. Пока она рассказывала, я все время думала об этой ее истории. А сколько таких малолетних давалок покалеченных, да по всей стране? А она продолжала.
- Как я только об этом узнала в такой загул ушла. Аж, вспомнить страшно. Оторвой стала, самой настоящей. Училась уже в училище, в городе. Все девки, как девки и только я одна была до этого такая скромница. Наеб…сь, видно. Да и аборта следующего, как огня боялась. Уж больно мне страшно, да и больно было тогда. А тут на тебе! Вот так подарок от бабушки! Три дня убивалась. Все думали, что по бабушке, а я-то ведь знала почему. А потом в училище вернулась и как с цепи сорвалась. До ручки дошла, до бешенства матки. Сначала с пацанами, потом с мастерами, потом с мальчиками и переключилась на девочек. Вот как меня покорежило. Всю перекрутило. Из-за этих девочек я и пострадала.
- Ты представляешь, я ведь до чего дошла и все себе представляла, как я с такой девочкой буду, что даже крутиться стала перед школами, перед техникумом. Все ее высматривала. Один раз познакомилась с такой нимфеточкой. Лет двенадцать, наверное, ей было. Так мне ее захотелось, что не утерпела и завела ее в подвал и давай целовать, ласкать. Она мне все позволяет. Ну, думаю? Вот же мне счастье привалило. Сейчас я ее. А ткнулась? Что же ты думаешь? Я не первая! Вот тебе и на. Спрашиваю, а она мне, да трахаюсь. И, что, говорю, за деньги? Да и за деньги тоже. Я все еще не могу поверить. Думаю, как же это так? Такая молодая, а уже вовсю и за деньги. Я же еще тогда ни, ни, даже и думать не могла, что скоро вот так же и за деньги, сама начну. Я ее спрашиваю, о том, что, мол, ты одна этим занимается? Нет, говорит, мы с девчонками, попеременно, на общую кассу. Что, что? Какую кассу? А она, на общую, ну вроде бы, как для всех. А зачем вам деньги-то? На конфеты, что, ли? Да, говорит и на конфеты. А потом, тихо так спрашивает. Ты умеешь тайну хранить? Только по-настоящему? Я говорю, что сохраню. Она. Покрестись. Крещусь и прибавляю, что честное слово. Только ты никому, слышишь, никому не говори. Речь идет не обо мне, а об одном очень хорошем человеке. О, каком? Кто он? Этот хороший человек. А она мне, да наш сводный братик. Какой, какой? Спрашиваю. Потом прошу ее мне все подробнее рассказать. И что же ты думаешь, я узнаю? Зек. Освободился, забился в подвал, и как то так их разжалобил, втерся в доверие. Что-то им такого наплел, чем их привязал? Видно, гад, пожалился и они его, девочки стали ублажать. Сначала он их учить стал, как это делать. И видно так все продумал, что они к нему за этой правдой потянулись. За ощущениями. Возраст, то какой? А, потом говорит, что сначала одна попробовала, и ей понравилось, потом другая. И так они все по очереди стали ему любовницами. Я ее спрашиваю о том, что, мол, ну а ты? А она и мне тоже понравилось. Я говорю, так ведь он же вас просто использует, каждую по отдельности. А она, нет, мы все вместе. Говорит, это чтобы не было обидно. И все и по очереди. А ему кушать надо, лекарства. Ему надо деньги. Та вот мы на него стали деньги зарабатывать. А он добрый и деньги нам дает, балует. Каждый раз дает на сигареты и конфеты. Ты, представляешь? Меня, оттуда, как ветром выдула. Бегом и прямо властям. Мол, так, мол, и так. Девочек, развращает, падлюка. А я же еще дурра, дурой была. Ну не думала, что это целая мафия. Откуда же мне было знать, что эту схему они все, вместе придумали. И девочек и зека, липового. Так они деньги на малолетних зарабатывали. Ты представляешь? Они меня хотели сразу же убить. Поняла я, когда они меня за город вывезли. Я им говорю, что хочу отдаться напоследок, по полной программе. А у самой зуб на зуб от страха не попадает. Никогда я так не трахалась. Ведь, что думала? Все, это мой последний раз. Раньше никогда так и не пробовала. И спереди и сзади. Старалась! Я их, как могла, ублажила и видно, что разжалобила. Видно, через свой секс с ними, затронула чем-то, а может они решили, что я ведь и на них могу поработать? Год на них пахала, бесплатно. Этим хоть конфеты, а мне не фига. Выпросила, вымолила жизнь себе этим. Потом она замолчала.
Я слушала, ее рассказ и мне так стало, ее жаль. А с другой стороны? Она же за свою распущенность расплатилась. Ведь если бы не стала она к этой девочке приставать, так ничего бы и не было. Чем она лучше от этих? Что, разве не так?