Чара истерически хохотнула, утерла нос о мою рубашку.
— А ты думаешь, мне нужно что-то еще?.. Ох, Жан, пусти меня. Я шла сюда, тебя ненавидя, а теперь будто туман и в душе, и в мыслях… Одно ясно: отец отчего-то ужасно зол. Но я поговорю с ним, расскажу, что ты теперь по-настоящему вернулся! Я позову его, я позову!..
Глава восьмая: То, кто стоит ближе всего
После того как Чара, милая родная Чара, вырвалась из рук моих и, задыхаясь, выскочила из комнаты, я сделал несколько хмельных, неловких шагов в сторону, и, споткнувшись о свой чемодан, сел на него. Вспышками китайских огней в разуме замелькали воспоминания: вот чешуйчатые руки бережно волокут меня к берегу, а вот карета, спустя много лет, поскрипывая, уносит меня прочь, а Чара, зареванная и опухшая, сидит у ног строгой и сердитой матери. Но важнее всего, конечно, фонарь доброго проводника, ведущего меня туда, где я всегда должен быть…
Я схватился за голову, вскрикнул, впился пальцами в кожу затылка, словно пытаясь содрать с души своей бренную оболочку, как маскарадный костюм, выбраться из самого себя на просторы сверкающей истины… Вскочив с чемодана, я начал шарить в нем, как сомнамбула, уже не страшась, что поврежу тонкие приборы. К черту приборы! К черту Мейрсмеера, к черту столицу и всю мою жизнь! Разорвав конверт с таинственной надписью: «Прочти, когда не в силах будешь поверить» и утерев глаза, я схватил канделябр и с жадностью принялся читать.
«Дорогой Жан! Я так рад, что служба моя наконец-то подошла к концу. Долгие годы я подделывал твои бумаги, когда ты впадал в забытье и просыпался в своей постели вновь восемнадцатилетним юношей. Я с трудом придумывал твою родословную, покупал якобы фамильные поместья, даже пару раз женился, чтобы ты хоть ненадолго приобрел матушку. Но теперь, когда за тобой прислали из Монашеской Пристани, я могу выдохнуть. Прикладываю все ценные бумаги и информацию об имуществе. Прости, что порой был слишком строг с тобой, играя роль отца. Но ты сам просил меня об этом. Микстура, как и условились, в пузырьке.
Сердечно твой, Арнольд Хейз.
P.S. Спасибо за вечность!»
Я вывернул конверт прямо на пол, лихорадочно перебрал бумаги, мельком глядя на даты – со времени подписания некоторых прошла уже добрая сотня лет – и, наконец, выудил крошечную изумрудную склянку, в которую могла поместиться, разве что, одна-единственная девичья слеза. Не раздумывая, я откупорил пузырек зубами и втянул в себя его содержимое.
Скандалы, скандалы, скандалы! Что ни день, то резкие слова миссис Катлл, упреки ее, холодный взгляд. Ах, как она довлела над Чарой, как ее мучила! Пыталась сотворить из нее свое подобие, пыталась распороть швы на ее душе, перекроить ее в нечто новое, странное, другое.
В ночь, когда мы с Чарой договорились сбежать, я на коленях стоял перед морским монахом, ее отцом, а он благословлял нас на дальний путь, молясь, конечно же, своим древним, первобытным покровителям. Он дал мне драгоценного зелья: одну склянку для вечности, другую – для забвения. Просил, чтобы я опоил напитком беспамятства Чару, чтобы она забыла свое мрачное происхождение, забыла деспотичную мать и чудовищного отца. Эликсир же бессмертия предназначался нашим детям, чтобы семья наша была счастлива и неразлучна.
Но Чара не пришла, а кони помчали. Я пытался потом найти обратную дорогу, но Монашеская Пристань будто бы исчезла. Затосковав, я нашел поверенного, рассказал ему все и попросил помощи, заплатив бессмертием. Вторую же склянку я выпил сам, наказав Арнольду сохранить последнюю каплю, способную вернуть воспоминания. О, мне неистово хотелось забыться… Чтобы не помнить покинутой молодой жены, чтобы не помнить ее молящих страдающих глаз… Но вот письмо – воззвание из прошлого – вот фонарь в руке ее отца. Он был рад меня видеть, он рад был, что я вернулся… Но отчего ж убивать мистера Бэрроуза, кучера, лошадей… Зачем охотиться на меня, доводя до безумия?! Неужели и впрямь он хотел лишить меня жизни, когда я, глупо и опрометчиво, сунулся в его царство… Помню, как глаза монстра смотрели на меня, как потянулись… Ох, нет! Щупальца его были неподвижны, что-то напало сзади, а он ринулся меня спасать!
Кубарем я скатился по лестнице, бегом помчался к комнате с дверью в морскую пучину, зная, что именно там жена моя и встречалась со своим отцом. Что именно оттуда сходила она к каменистому берегу, ибо жить без моря долго не могла.