Уже будучи в комнате, я медленно побрел, как в трансе глядя на Чару, залитую серебристым лунным светом. Она раскачивалась на ветру, словно превращаясь в пену морскую, ведомую всесильными течениями. Языческие, первобытные танцы, напоминающее движение то ли птиц, то ли стай морских гадов, охватили ее, она все меньше и меньше напоминала мне человека. Любой на моем месте стремглав бросился бы бежать от такой девицы, но меня поразила твердость, зародившаяся в душе моей. Я знал, что любил Чару, всю ее сущность, от и до, и остальное не имело значения.
Послышались всплески, ветер усилился. На фоне светлеющего горизонта дугой мелькнул темный силуэт и вновь погрузился в воду. Он идет, О, Боги, он идет!
Инстинктивно я шагнул ближе к Чаре, хоть и знал, что сейчас будет защищать она меня, а не я ее. Но вдруг море забурлило, будто из центра земли поднялся великий жар, доводя воды до кипения. Небо в один миг стало чернильно-черным, грозовые раскаты послышались вдали. Чара вдруг отскочила от сверкающей кромки, будто чем-то поранившись. Она откинула со вспотевшего, изможденного лица спутанные волосы и, обессилев, оперлась на мою руку.
— Он близко? — тихо спросил я, напряженно вглядываясь в нарастающие волны.
— Что-то не так, — забормотала Чара. — Что-то происходит, и я понять не могу…
Вдруг молния, как лезвие ножа небесного светила, вспорола небосклон и ударила в морскую гладь, поднимая столп воды. Я поспешно дернул Чару на себя, захлопнул двери, могущие каким-то чудом сдержать неистовый удар стихии.
— Пусти, Жан, пусти! — вскрикнула Чара, отчаянно вырываясь.
Она, как рыбешка, ловко выскользнула из моих объятий и вновь распахнула двери. Море, всего мгновенья назад грозившее гибелью городку, было спокойно и безмятежно, как спящий румяный ребенок.
Я напряженно всмотрелся в горизонт, видя круги на воде, и ожидая, что именно оттуда монах и появился, но вдруг что-то зашелестело сбоку от нас:
— Т-чара…
На блестящих, будто покрытых лаком камнях, распластался морской монах. Ряса его, оборванная, обвисшая, прикрывала страшное чешуйчатое тело только местами. Огромные щупальца, служившие монстру ногами, жалко подергивались, трепыхались, и были похожи на змей, вот-вот готовых расползтись во все стороны. Крупными пальцами с широкими зелеными ногтями чудище судорожно водило по своей короткой шее, будто пытаясь сорвать невидимые путы. Чара вскрикнула и тут же кинулась ему на помощь.
— Отец!..
Она зарылась лицом в склизкую ткань, припадая к груди морского монаха, и я невольно отпрянул от отвращения. Тонкими ручками она водила по могучему телу, пытаясь найти следы повреждений, но чудище только все громче хрипело, выпучив свои жуткие рыбьи глаза. Оно задыхалось.
Я резко обернулся, услышав всплеск воды, и вновь вперился в горизонт, где завиднелись мелкие волны.
— Жан! — с отчаяньем воскликнула Чара.
Обернувшись, я кинулся к ней чуть ли не бегом. Чудище притянуло ее к себе и сжало так сильно, что лицо Чары побагровело.
— Рххххуки… — зашипело оно из последних сил.
Чара, каким-то удивительным образом его поняв, сунула в крепкую ладонь свою ладошку и требовательно посмотрела на меня. Я проделал то же, положив свою ладонь поверх Чариной. Монстр вдруг заплакал фосфоресцирующими зеленоватыми слезами и, прошептав что-то похожее на «ф-ф-ф-фместе», испустил свой последний вздох.
— Нет, папа, нет! — Чара замолотила кулачками по упругой груди.
Тело монстра мигом обмякло, начало сморщиваться и сереть, будто высыхая. Глаза, потускнев, вдруг почернели, рот, полный жутких зубов, раскрылся.
Чара взвыла, упав на колени, волосы ее демонически трепал ветер.
— Он был болен? — ошеломленный, спросил я, присаживаясь рядом с Чарой и мягко обнимая ее за плечи.
— Нет, Жан, нет! — зарыдала Чара еще громче. — Но как же я этого хотела! Как молилась всем Богам целые ночи напролет! Только и ждала, что он оставит меня в покое, оставит в покое нас всех… Пусть не умрет, но уплывет далеко и никогда не вернется… Но теперь, Жан, теперь… О, мне так больно! Может, это все-таки сделала я?! Я долгие годы училась этому, не надеясь, что у меня получится…