— Училась чему?.. — холодея, спросил я, снимая сюртук и закутывая в него влажные Чарины плечи.
Чара не ответила, только прижалась ко мне сильнее, задрожала. Я мягко ее отстранил, вытер большим пальцем слезы с ее щек, пристально посмотрел в полные ужаса глаза.
— Чара, милая, чему ты училась?
— Я хотела лишить его сил… В маминой библиотеке есть… Разное. Последние тридцать лет я читала только одну книгу, но все боялась пойти на такой непоправимый поступок… Я знаю, насколько он ужасен, но он – мой отец… — Чара зажмурилась и судорожно всхлипнула. — Был моим отцом.
Оставив Чару сидеть на камнях, я осторожно поднял удивительно легкое тело морского монаха и отнес его к морю. Совершив пальцами пятиугольное знамение, я проговорил:
— Волны – к волнам, морю – морское.
Отчего-то в горле моем застрял ком, а на глаза навернулись слезы, когда мертвое чудовище погрузилось воду и вмиг в ней растворилось.
— До свидания, папа. — шепнула тихо подошедшая ко мне со спины Чара.
Я обнял ее за плечи, и, сглотнув, подумал, не прижимаю ли я к себе отцеубийцу.
— Сумасшедшие дни, Жан. За века моей жизни не произошло столько событий, сколько за эту неделю…
Почувствовав, что Чара буквально валится на меня от слабости, я подхватил ее на руки, и мы покинули морской берег. Совершенно не задумываясь, куда идти, я отнес Чару в нашу спальню и уложил на кровать. Она уже спала. Кожа ее, словно впитавшая лунный свет, мягко искрилась, черных прядей в волосах стало больше. И отчего она лишилась чувств?.. Нервное потрясение или же правда она только что воззвала к каким-то темным глубинным силам?..
Не желая об этом думать, я прикрыл молодую жену одеялом, а сам, не раздеваясь, улегся с краю.
Выходит, теперь все наши мучения кончены, Чара и я свободны, как и вся Монашеская Пристань… И если все так хорошо, почему же на душе у меня так тоскливо? Почему вид страдающего монстра – хладнокровного убийцы и жестокого тирана, заставил сердце мое обливаться кровью?.. Ответ был прост: я слышал о зле, но не видел его. Морской монах в мыслях моих будто бы разделился на двух совершенно разных существ. Об одном, злобном, неистовом – я только слышал, видел последствия, но не сами поступки. Другого же, своего спасителя, названного отца, советника и верного друга, я знал долгие годы. Сейчас я все яснее припоминал, как приходил вечерней порой к морскому берегу, как смотрел на искорки голубого света в темных водах и все говорил, говорил, говорил. Я точно знаю, что он слушал. Как тогда объяснить, что в один из дней он пришел ко мне с сундуком, полным драгоценных камней и планом нашего с Чарой побега. Он знал, как сильно мы любим друг друга, и как мало места нашей любви в маленьком замершем городке.
Ведь в Монашеской Пристани веками ничего не менялось. Симфонические вечера, турниры по шахматам, книжные беседы – все это увлекало, кажется, только миссис Каттл, которая научилась смиренно принимать такое ужасающе однообразное существование. Она с отвлеченной, почти блаженной, улыбкой уходила в свою прекрасную библиотеку – готов признать, что даже столичное собрание сочинений было куда скромнее – и просиживала там дни напролет. Сколько раз Чара слезно умоляла ее поговорить с отцом, монахом, чтобы он хоть ненадолго отпустил нас в путешествие, но миссис Каттл с болью в голосе говорила, что пыталась. Пыталась тщетно и отчаянно долгие годы. Вспомнив, как тяжело она вздыхала, я вновь потер разрезанный морщинами лоб. Если монах вялотекущие десятилетия не поддавался ни на чьи уговоры, почему же он сам явился мне, почему велел уходить так далеко, как только сможем…
Наступало прекрасное тихое утро: абрикосовый свет, еще ленивый крик просыпающихся чаек, ветер мягко растушевывает края облаков… Продолжая смотреть в окно я моргал все реже, реже, реже… И вот перед глазами моими только розовая пелена, а рядом привычное тепло родного тела…
— Мама?!
Стеклянный отзвук, разбитый сон. Боль неимоверная. Грудь полыхает. Голова горячая, тяжелая, будто бы не моя. Вокруг – только ночь. Ночь и Чарин крик.
Ногтями я инстинктивно впился в нечто гладкое, обвившее шею мою. Спустя мгновенье путы ослабли и я, хрипя, клекоча, мучаясь, вновь повалился на кровать. Сквозь темноту начали проступать пятна реальности: потолок, люстра, Чара с раскрытым ртом со взглядом полным изумления и… разочарования?