Глядя на полуразвалившееся чудо инженерной мысли – мне до сих пор казалось, что дряхлая карета тащится за пегими лошадками при содействии потусторонних сил – я замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.
— Эй, Шон, а много дорог ведут к Монашеской Пристани?
— Эта единственная, сэр. Других никогда не было, — кучер мне зачем-то хитро подмигнул, влезая на козлы.
Осмотрев еще раз примятые нашей каретой стебли высокой травы, я недоуменно уставился на Шона.
— Но здесь нет никакой дороги!
— Ваша правда, сэр, — кучер, совершенно проигнорировав мое изумление, кивнул. — Вас там зовут, мне кажется.
Я тряхнул головой и только, было, открыл рот, но и вправду услышал надрывный голос мистера Бэрроуза. Он звал меня так отчаянно, что я тут же кинулся на помощь, ожидая увидеть пред собою страдающего старика.
Дверка кареты распахнулась, едва я успел в нее постучать. Мистер Бэрроуз, опухший, взволнованный, с глазами, отчаянно стремящимися покинуть черепную коробку, жалобно протянул ко мне руки.
— Жан, я совершенно вас заждался! Мне просто необходим взгляд такого юного и свежего существа! Ну, скажите, пожалуйста, какой шейный платок подойдет к этому костюму? Вот этот, привезенный Его Величеством из путешествия по Восточным островам, или вот этот, попроще, подаренный Главным Министром на мой юбилей?! Ну?!
Глядя на две совершенно одинаково отвратительные вещицы, я лишь неопределенно взмахнул рукой, предоставив мистеру Бэрроузу самому решать, на что я указал.
— И я так считаю! — старик удовлетворенно осмотрел тряпицу желтого щелка с отвратными красными птицами на ней. — У Его Величества отменный вкус! Жан, а вы не хотите сменить наряд? Выглядите не намного лучше нашего кучера, надо сказать…
Я крепко сжал губы, чтобы опрометчиво не сболтнуть лишнего. Ведь именно мистер Бэрроуз установил ограничения по размерам багажа, говоря, что путешествие нам предстоит недолгое, поэтому ехать нужно налегке. Когда же мною впопыхах в дорожный чемодан были уложены все необходимые приборы и пару книг, оказалось, что места там осталось, разве что, на ночной чепец. Пожертвовав солидным золоченым арифмометром, я взял с собой один-единственный парадный костюм. Сейчас, даже будучи пристыженным мистером Бэрроузом за внешний вид, я все еще с досадой вспоминал о красивом, достойном ученого мужа, арифмометре и жалел, что променял его на дряхлую копию, которую едва ли можно использовать на людях.
Последнюю милю, к моей великой радости, ехали в тишине. Мистер Бэрроуз вынул из внутреннего кармана сюртука бархатную коробочку с пахучим порошком и начал наносить его на лысину и на лицо, чтобы хоть немного избавиться от сального блеска. Я же просто еще раз стиснул сквозь сюртук кожаный чехол с заветным свитком, придающим мне уверенность. А потом выдохнул и приготовился ко встрече с Монашеской Пристанью.
Чем ближе мы подъезжали к городу, тем тише становилось. Умолкли птицы, морские раскаты не доносились до моего уха. Даже колеса, натужно скрипевшие большую часть поездки, будто затаились, чем вызвали явное недовольство мистера Бэрроуза: видимо он болезненно не переносил тишины. Может быть, и по ночам он храпел лишь потому, что оставаться без звуков ему казалось просто невыносимым.
— Это невозможно, Жан! — воскликнул мистер Бэрроуз, опять взмокнув и покраснев. — С нашей каретой что-то произошло! Теперь она едет совершенно иначе… как-то…
— Исправно, сэр. — Коротко ответил я, впрочем, разделяя его тревогу.
Как я понял из торопливого, полного излишних деталей рассказа, мистер Бэрроуз впервые за долгие годы отправился в поездку без камердинера и личной охраны из полка Его Величества. Что ж, кажется, нам обоим предстояло полагаться только на самих себя.
Я все ждал скрипа городских ворот, а за ними – стука колес по мостовой, удивленных возгласов, детского смеха, приветственных фанфар. Хоть чего-нибудь. Но безмолвие, опустившееся на нас, стало только гуще.
Карета остановилась. Мы с мистером Бэрроузом на мгновение испуганно уставились друг на друга, а потом, сделав вид, что это было шуткой, обменялись короткими улыбками: вот и прибыли. Путь наш завершен.