Я все пытался выйти к морю: казалось, что оно шумит совсем близко. Да и чайки, кружа высоко в ясном небе, вдруг стремительно кидались вниз, заприметив добычу. Но как я ни старался, узкие улочки, виляя и путая, вновь и вновь выводили меня к небольшой площади. Одно из зданий показалось мне до странного похожим на дом моего отца – полное темных атрибутов готики, оно смотрелось обуглившейся головешкой по сравнению со своими светлыми, украшенными цветами и мозаикой, соседями.
Пожав плечами и подумав: «Почему бы и нет?», я взялся за дверной молоток. Открыли спустя всего пару минут: почтенная дама в темном строгом платье и светлом чепце учтиво мне поклонилась.
— Добрый день, мистер Гоглгейл.
Опешив, я кивнул. Дама кротко улыбнулась, и пропустила меня внутрь. Темным коридором она провела меня к массивной двери и тут же ее отворила.
— Вас ожидают, сэр.
— Жан! — мистер Бэрроуз подскочил со стула, обитого красным бархатом, и кинулся ко мне. — Какая неожиданность! Представляете, ко мне явился помощник городского управителя, мы побеседовали совсем недолго, но субъектом он оказался чрезвычайно интересным. Ну так вот, он привел меня сюда, и сказал, что вы непременно скоро будете. Но как вы нашли дорогу? Вас тоже кто-то проводил?!
— Нет, сэр, — недоуменно ответил я. — Кажется, я не совсем здоров, ибо я даже не помню, как оказался в гостевом доме.
Улыбка мистера Бэрроуза на мгновенье потухла, уголок рта стал пренеприятно подергиваться.
— Как же это, Жан? Как не помните? Мы ведь приехали, а потом, потом…
— Потом, сэр?.. — я вскинул бровь, глядя на покрытую бисеринами пота лысину, и сглотнул. Выходит, проблемы с памятью не у меня одного?
— Ох, Жан, глупости! Главное, что вы совершенно вовремя! Сейчас подадут обед. Мы с вами подкрепимся, а потом поговорим со всем городским собранием. Они нас ожидают в соседней комнате.
Я уселся на один из стульев у овального стола, и тоскливо посмотрел на зашторенные высокие окна: свежий воздух явно бы не помешал такой пыльной, пропитанной затхлостью, гостиной. Может быть, виной тяжелого прогорклого духа была старая бархатная обивка мебели, или стены, затянутые выцветшей тканью, или же давно нечищеный камин, покрытый толстым слоем копоти. Одним словом, настроение мое в такой обстановке испортилось, но мистер Бэрроуз, похоже, был всем доволен.
Две служки начали подавать обед. От угрюмых мыслей о предстоящих переговорах меня отвлекло огромное блюдо, исходившее паром. Печеная рыба разных цветов и размеров, длинные морские гады, панцирные существа и зубатые чудища, приправленные ароматными травами, заставили громко сглотнуть. Но, несмотря на голод, я ел мало, чтобы ясно мыслить. От кофе, принесенного после, и вовсе пришлось отказаться – сердце и без того стучало так, что заглушало собою все звуки. Осознав, что вот-вот случится то, от чего будет зависеть моя дальнейшая карьера и вся оставшаяся жизнь, я судорожно сжал свиток в кармане сюртука и медленно выдохнул.
Громко причмокнув толстыми губами, мистер Бэрроуз вновь припудрил лицо, лысину и задорно хохотнул:
— Что ж, милый Жан, пожалуй, стоит пригласить этих деревенщин?
Он кивнул одной из девушек, прислуживающих нам, и она торопливо удалилась. Мы с мистером Бэрроузом встали и подошли к двери, чтобы сразу с почтением поприветствовать вошедших.
— О, мистер Бэрроуз, сэр! Мистер Гоглгейл! — в дверном проеме показался смуглый человечишка в болотного цвета костюме и низко нам поклонился. Его дрожащая сизая бородка и темные, тут же впившиеся в мистера Бэрроуза глазки, произвели на меня неприятное впечатление. Я дрогнул. Человечек это тут же заметил.
— Идума Зервас! — человечишка схватил потной рукой мою ладонь и энергично ее потряс, хитренько глядя исподлобья.
Мистеру Бэрроузу же Идума Зервас отвесил нижайший поклон, при этом срывая с головы воображаемую шляпу. Жест этот высек из меня улыбку, но Идума, чудесным образом способный усмотреть все вокруг, тут же премерзко хохотнул, скользнув по мне едва ли не нахальным взглядом.