— Эй, педик! Скоро обед будет?
— Вот видите? Он своей неприкосновенностью пользуется, — снова пожаловался охранник, после чего сам Романо открыл дверь по нажатию на сенсор.
— Ну, здравствуй, Омониан, — проговорил человек, заходя внутрь и опираясь на свою трость, а Омониан тут же поднялся.
— Я… Это… Не Вас называл гомосексуалом в грубой форме!
— А я считаю, что ты назвал меня таким образом. Короче, служивый, если эта мразь еще хоть раз тебя назовет таким образом, то ты его бей и не стесняйся, а то морда-то чистенькая, да и совести как не было, так и нет, — Романо в этот момент подошел к самому Омониану, который действительно будто немного пополнел, а после тыкнул пальцем в его грудь, отчего тот присел на нары. — Короче говоря, Омониан, если ты будешь себя вести, как свинья — я посажу тебя на диету. Будешь есть один раз в день в течение недели и вот весь этот жирок, который на тебе успел возникнуть — исчезнет. Кроме того, я ставлю сюда прослушку, ну, чтоб записывать, не злоупотребляет ли мой человек или ты своими новыми правами. То есть бить он тебя просто так права не имеет, но, если ты назовешь его каким-то плохим словом, он имеет права тебя побить или лишить пайки, которую ты сейчас имеешь. Баланду обычную ел? Ну, там, где одно тесто плавает? Даже бульончик дерьмовый, ибо, считай, что одно тесто варилось без мяса. И без соли, кстати. Понял меня? — спросил человек, серьезно смотря на узника, а тот закивал, после чего Романо вызвал на связь Паука и отдал ему указание поставить прослушку в камере и вне нее.
После этого Романо поднялся на третий этаж. Хромал на ногу он довольно сильно, а иногда морщился от того, что как-то неправильно вставал на ногу, и это вело к новой боли. Побаливала и грудь, которая имела на себе несколько гематом от вчерашнего, близкого к ранению, состояния. Сама тюрьма делилась на пять зон: подземную, где содержали «нелегальных» заключенных; первый уровень, представлявший собой в основном изолятор; второй уровень, где содержались граждане, которые были должны каким-то бизнесменам; третий уровень — место, где содержали некоторых бойцов корпорации, которые позволили себе определенные административные нарушения и не только; четвертый уровень — место, где находились различные приспособления для пыток, а также кабинет коменданта.
В лифте не было никакой музыки, но, в принципе, это позволяло погрузиться в мысли не хуже, чем присутствие какой-то спокойной мелодии. Тишина — одна из лучших мелодий, когда стоит поразмыслить над чем-либо. Впрочем, размышления были прерваны открывающейся дверью на третий этаж. Действительно, комендант, крепкий мужчина под метр восемьдесят, ходил рядом с камерами и время от времени постукивал по металлическим дверям.
— Вот в наше время, в военное, то есть, таким, как вы, граждане, выдавали по несколько грамм в «мозжечок». Почему в мозжечок? А потому что иначе ваш мозг назвать сложно, — говорил человек, но когда услышал сзади открывающуюся дверь лифта, повернулся и улыбнулся вошедшему на третий этаж директору. — О! Здравствуйте, господин Романо, а я тут лекции ребятишкам читаю, на тему того, что происходило с ним подобными, когда война шла. А то парнишки думают, что беспредел — это вещь нормальная и вот творят всякое. Кто до девчонки какойдомогался, кто еще что-нибудь. Ну, вот я и произвожу лекции на тему того, что случается, когда занимаешься подобным.
— Я пришел по другому вопросу, комендант, — Романо шел спокойно в направлении своего подчиненного.
Сам этаж представлял собой прямоугольник с большим количеством дверей на магнитных замках. Стены и пол были выложены плиткой серого цвета, поэтому внутренности этого этажа имели довольно мрачный вид, впрочем, как и почти вся тюрьма.
— Слушаю Вас, господин Романо, — проговорил Калинин, смотря директору прямо в глаза.
— Слушай, Калинин… Скоро прилетит купец рогарийский, если быть точнее — прилетит завтра. Мне бы сделать подарочек ему. Сам понимаешь, какая охрана нужна «подарку». Выдели двух людей завтра, а также машину для перевозки, и чтоб к космопорту подвезли нашего «друга».
— О… Хорошо. Это все? — спросил Калинин, добродушно смотря на директора.
— Еще две вещи. Я, конечно, знаю, что ты рогарийцев не любишь, но все же Квон’Орд — это наш пленник. Не стоит бить ему по обрубкам ног, полагаю, что он еще в себя не пришел, после снаряда Жабодава, а ты его бьешь.
— Да не бью я, командир, — серьезно проговорил мужчина, с довольно редкими седыми волосами и честными голубыми глазами. — Я просто проверяю, жив ли он. Крови-то много потерял. Вот я его раны и трогаю, чтоб проверить, жив он или нет. Как известно, рана дает наилучший импульс в мозг, особенно если ты ее немного пошурудишь.