— О-о-о-о-о… Заболел, видимо. Пришел алкоголем полечиться? — спросил Калинин как-то язвительно.
— Ну… Можно и так сказать. Я войду? — Романо так и стоял в дверном проеме, пока Калинин не кивнул, после чего директор подошел к столу и достал из портфеля довольно дорогой коньяк. — По французской технологии и рецепту изготовленный, как ты любишь.
— Ага-ага… Французская технология! — воскликнул человек, заулыбавшись. — Не позорились бы хоть. Франции уж нет давно, да и Земли давно уже не видели, и не увидим, наверное. Это примерно как назвать водку «Русской» или «Финской», витрины прям изобилуют таким барахлом. Называли бы своими именами, а то порой такой бадягой барыжат, что хоть удавись.
— Да-да. Может, хватит ворчать? — спросил Романо, а человек снова ухмыльнулся. — Ну, правда, ты, Иван, уже как старый дед стал.
— А сколько мне лет, друг мой?
— Ну… На вид лет сто, — улыбнулся Романо, глядя на человека, что в этот момент рассмеялся.
— Ладно. Выкладывай. По какому поводу перетереть хотел? — спросил тюремщик, глядя на Романо.
— Помнишь Шпака?
— Ну?
— Застрелился.
— Правда? — человек удивился. — Знаешь… А он крепкий. Я б, если б дураком не был, так в первый же день после такого визита, как твой, застрелился бы.
— Ха-ха! — Романо отвел взгляд ненадолго, а после снова посмотрел на Калинина. — Вот скажи мне… Что с его женой делать? Явно же не убивать.
— Знаешь… Я б ее все-таки сплавил бы в бордель, она моих парней по-всякому обсирает. Ну, блин, мы кормим ее по первому разряду, все в этом духе, а она высирается как Омониан до того, как ты аппаратуру прослушивающую установил. Не знаю, что с ней делать. Выкинуть на улицу, и пусть живет, как хочет.
— Жесток ты, Калинин… Ой как жесток.
— А ты не жесток? Сколько народу из-за тебя на улицах оказалось? — усмехнулся Калинин, посмотрев на Романо.
— Ну. Что правда, то правда. Я жесток. Но все-таки, я хотя бы не напрямую их оставляю без дома.
— Так и я не оставляю, у Шпака же хатка была. Вот пускай там и живет, ей, наверное, понравится отмывать мозги с потолка. С дочкой-то его что? Она ж мамаше не сильно нужна. Я сам слышал, как она называла Киру змеей и проституткой будущей.
— Ага… Два сапога пара… — как-то грустно констатировал Романо.
— Это чего значит? — поинтересовался Калинин.
— Это значит то, что Шпак примерно то же самое говорил.
— М-м-м-м-м… — протянул Калинин. — Так они ж примерно из одной среды. Этот — сын буржуина, та — дочка буржуина. У этого хотя бы промышленники были, а вот у… Как ее? — Калинин щелкнул пальцами. — Карины, что ли. Я так ее и запомнить не могу, блеклая бабешка, но корчит из себя много чего, а ни ума, ни совести. Одного из охранников пыталась совратить, рассказывала про то… Тьфу… Даже говорить противно. В общем, ничего хорошего. Ну, так ответь. Что с Кирой?
— Я думаю, что не буду сообщать о его смерти. Зачем ей? Зарегистрируем его на рейс на другую планету, а потом покажем, что сбежал.
— Не боишься, что узнает однажды?
— Это верно… Боюсь, но что поделаешь? Девчонка худая вся, ее и так жизнью побило с такими родителями, а тут еще я сообщу о смерти отца. В общем… Вариант не очень, просто помолчу подольше, если спросит — скажу о том, что застрелился, — Романо говорил это как-то слишком холодно, а Калинин наливал первые стопки.
— Ты вот скажи мне, Романо… А на кой ляд он тебе нужен был? Экспериментировал, что ли?
— Своего рода. Думал, что его можно как-то перелопатить, перелепить, но не вышло. Ломался он только сильнее и сильнее. Первый раз — да. Более-менее было. Потом штурм бара, там он убил впервые, ну так разнылся после этого. Потом и вовсе станция, так вообще головой двинулся. Не знаю, что у него там, в башке, было, когда он на дочь руку поднимал, но думаю, что мир ничего не потерял от его смерти.
— Это верно, Романо… Но у меня вот вопросец назрел, — Калинин в этот момент прямо-таки стал вглядываться в глаза человека. — Только ты мне ровно в глаза смотри, когда отвечать будешь. Вот гляди. Ты много раз говорил о том, что революция нужна, и не только. Менять нам это все надо. Но ты уверен в том, что такими способами? Шок-пех усиливают, а армия народ вряд ли поддержит, их же сметут всех, Романо.
— Смотри, Калинин, — директор смотрел ровно в глаза человека, ни единого движения. — У нас только один путь, то есть только этот. Чтобы народ начал двигаться — приходится его ограбить по полной программе, показать, какие мы звери и почему нас нужно уничтожать.