18 августа
"До сих пор не знаю, женат он или нет. Наверное, женат. А он не знает о том, что я свободна. Мы договорились пожить в мире воспоминаний и не выходим из этого мира. Я еще не рассказала ему о Сергее, о его нелепой смерти, о сыне. Нельзя подранку показывать, что он совсем беззащитен... Вся эта погоня за воспоминаниями, использование "гипноза места" может показаться ему заранее обдуманным стратегическим планом. Нет, пусть он ничего не знает. Тем более, что он собирается уезжать. Я с ужасом думаю о том дне, когда открою глаза и пойму, что его нет, что мне больше не придется ждать встреч и расставаться с ним, о том дне, когда перестану ощущать теплоту его руки, слышать его голос, низкий, густой, такой мужественный голос".
20 августа
"Может ли чувство сохраняться подспудно, независимо от тебя, и, главное, незаметно для тебя? Произошло что-то непонятное. Столько лет мы не виделись с Алексеем, а встретились так, словно ждали все эти годы друг друга. Каждый раз, когда я приезжала в Новочеркасск, я вспоминала о нем, бывала там, где бывали мы вместе, и в душе всегда возникала тоска о прошедшем мимо и нелепо утраченном счастье. Глухая тоска, но странно, что она не убывала. А последний раз она была особенно острой. Я думала, что это от одиночества, на которое обрекла меня жизнь после гибели Сергея. Жизнь или я сама? Ведь были люди, которые хотели жениться на мне. И неплохие люди, интересные. Но не было в них главного - мужественности, что так привлекало меня в Алексее. Сергей тоже был мужественный. Они-то и сформировали мои вкусы. Может быть, это по закону контрастности? Потому что я сама трусиха?"
Алексей Алексеевич взглянул на часы. Половина десятого. К десяти его вызывали в Госплан. Не пойти нельзя, но и оставить дневник непрочитанным теперь он не мог. С каждой строкой он узнавал Елену больше, глубже, чем знал до сих пор. Забрать дневник с собой? Нет, нельзя. Мало ли что еще таится на его страницах. Может быть, и такое, чего Лена стыдится, что можно знать только ей одной. И поступок его вызовет гнев или, что еще хуже отчужденность.
Снял телефонную трубку, набрал номер, назвал себя. Нет, ему положительно везет в жизни! Референт извинился, сказал, что совещание перенесено на завтра. Алексей Алексеевич не сумел подавить радостного возгласа и, повесив трубку, снова занялся дневником.
21 августа
"Я, кажется, начинаю понимать состояние человека, приговоренного к смертной казни. Он радуется каждому дню, который дарит ему жизнь, но как мучительны эти дни, когда знаешь, что все равно они кончатся... Горше этой пытки невозможно себе представить. Не возникает ли у такого человека желание поскорее избавиться от мучений? Вот и мне иногда хочется, чтобы Алексей поскорее уехал, или самой уехать, бежать без оглядки...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я счастлива, но это горькое счастье, омраченное ожиданием неизбежной разлуки. Как бы я ни старалась казаться веселой, мне это не удается. И Алексей стал другим. Неужели и у него возрождается чувство? Неужели и он так же дорожит этими часами и отодвигает минуту разлуки? Он сказал, что приехал на неделю, но неделя уже прошла..."
22 августа
"...Чувство легче подавить в зародыше, чем назначить ему пределы. Иногда мне кажется, что мы оба теряем власть над собой... Но он так же послушен, как раньше. Щадит меня? Думает, что я замужем и, переступив границу, буду мучиться угрызениями совести? А может быть, себя? Спасается от угрызений? Что бы там ни было, но мое уважение к нему растет, как растет... Да, это любовь".
23 августа
"Сегодня он сказал мне "любимая", а завтра он уезжает. Просил прийти проводить. Не пойду, не в силах. Пусть думает, что хочет. И - конец".
Дальше шли пустые страницы. А вот запись, датированная днем его отъезда в сентябре.
"Алексей уехал. Даже день о нас плачет. Мелким, тоскливым дождем. Я держалась молодцом, и, как ни удивительно, мне это не стоило больших усилий. Что, израсходовала запас боли, который мог уместиться в душе, на ежедневные мысли о разлуке? Или появилась надежда, что когда-то, может быть, совсем скоро, мы будем вместе? Он ничего не обещал мне, но он что-то задумал. Это я видела по глазам, они у него никогда не лгут. Хорошие у него глаза, мягкие, ласковые и преданные. И самое главное - исчезло в них выражение вины.
Возможно, он решил проверить себя в разлуке? Кто-то сказал, что разлука действует на всякую любовь: слабую она ослабляет, сильную - усиливает, подобно тому как ветер задувает свечу и раздувает пожар. Кто? А, не важно. Но это точно. Ведь вправе он думать, что все то, что произошло, навеяно "гипнозом места". Уедем отсюда - и гипноз рассеется..."
И еще одна запись без даты. В этот день не произошло никаких событий. Просто захотелось Елене поразмышлять на бумаге.
"Я по-прежнему, как и в школьные годы, испытываю неловкость, когда Алеша высказывает какие-то мысли или суждения. Они до странного совпадают с моими. Мне бывает стыдно постоянно соглашаться с ним, и однажды я специально рассказала ему старую, кажется, индийскую легенду о родстве душ. Душа создается одна, но ее делят на две части и вкладывают двум разным людям, мужчине и женщине. И если эти люди встречаются, у них возникает удивительное взаимопонимание и контакт. Наверное, и у нас так.
У Алексея свой строй мыслей. Он попытался объяснить это иначе:
- А не кажется ли тебе, что в распоряжении у природы недостаточно материала, чтобы создавать абсолютно непохожих людей? Нет-нет - и встречаются люди, сложенные из одинаковых кубиков.
Встречаются. Но не так часто. Это большое счастье, когда встречаются. И преступление отказываться таким людям друг от друга, от счастья, которое никто другой им дать не может".
Алексей Алексеевич задумался. Счастье... Он не считал себя несчастливым, но, только встретившись с Леной, понял, что счастлив никогда не был. Удивительно, как в те дни ушла из памяти Тася. Словно растаяла. И сейчас уходит, когда он рядом с Леной, и угрызений совести он не испытывает. Он у Таси ничего не ворует, ничего не отнимает. У них совершенно не изменились отношения. Они всегда были ровные, спокойные. Им ничего не стоило расстаться на любой срок без огорчения и встретиться, не испытывая особой радости. Так было уже в первые годы их совместной жизни, когда он учился в институте, а она металась между Ярославлем и Темрюком. Никто не скучал друг о друге. Если разобраться, то они, пожалуй, даже не друзья. Дружба подразумевает полное понимание, какое-то взаимное вхождение, вторжение в жизнь каждого. А они хоть и жили под одной крышей, а были похожи на две жидкости, никогда не смешивающиеся.
20 сентября
"Получила первое письмо. Не удержалась, чтобы не переписать.
"Родная моя Аленушка! (Ах, непослушный, я же говорила, что это имя вызывает у меня грустные ассоциации.) Я, кажется, не заслуживаю твоей любви. Ну на самом деле: уехал - и ничего, даже слова утешительного не сказал, думай, мол, что хочешь. (Я и думала, что хотела, и, разумеется, видела все в самом радужном свете, рисовала самые отрадные картины.) Но ты знаешь: это не от черствости - от честности. Боялся наговорить лишнего в минуту порыва. А сейчас - могу. Я не мыслю существования без тебя. (И я тоже.) Уеду. Куда не знаю. Но только туда, где мы спокойно сможем быть вместе. Когда я представляю себе нашу комнату, где будут висеть твои платья, стоять твои туфли, комнату, насыщенную запахом твоих волос (Ну, это уж твое воображение. Волосы мои не так пахнут, чтобы наполнить всю комнату. Простить? Простить.) и твоих духов (Ой, ой, Лешка, ведь при тебе я ни разу не душилась. Ладно, прощу и это.), у меня дыхание перехватывает.
Не сердись, что не писал тебе так долго. (Хорошо, что неделя показалась тебе долгой.) Месяц отсутствовал - и на производстве все пошло не по-моему. Пришлось поднажать, чтобы войти в ритм. Все прочее отодвинул на второй план. (Вот я и боюсь, что моя участь - оставаться на втором плане.) Сказалось и очень серьезное отношение к нашей "проблеме". Большое видится на расстоянии. Нужно было время, чтобы определиться, чтобы ощутить всю остроту тоски по тебе, почувствовать, что без тебя нет меня. (Это я и хотела услышать от тебя, и не в горячую минуту, а после трезвого размышления.) Осталось три месяца сумасшедшей напряженной работы. Наберись терпения, жди..."