— Ой, только не начинай.
— А что? Эти носки в горошек опять мода из TikTok?
Я засмеялась. С ним всегда так: вроде бы упрекает, а чувствуешь заботу. Настоящую, братскую.
В машине пахло кофе. Видимо, он опять заехал на заправку и купил себе «американо, как у нормальных людей». Он протянул мне термокружку.
— На, я знаю, что ты не позавтракала. Только не обожгись — там как твоя жизнь: слишком горячо и немного горько.
— Смешно, — проворчала я, но кружку взяла. Глоток был действительно обжигающим. — Спасибо.
Мы ехали молча пару минут, но это было тёплое молчание. Я смотрела в окно — город просыпался: кто-то спешил на работу, кто-то уже тащил детей в школу, кто-то сонно брёл с кофе в руке.
И тут он заговорил, не глядя на меня:
— Мелкая…
— М?
— У Вас с Сенькой… вы… всё нормально?
Я повернулась к нему.
— Мы… говорили. Вчера. Нормально. Без драм.
Он кивнул. Потом добавил:
— Если он снова сделает тебе больно — скажи. Я не буду влезать, ты знаешь, я уважаю твой выбор. Но и молчать не стану, если увижу, что тебе плохо, Сенька отхватит.
Я чуть не расплакалась от этой фразы, но сдержалась.
— Ты лучший, знаешь?
— Это я и без тебя знал, — ухмыльнулся он. — Всё, приехали. Веди себя прилично, не убей никого на балете, и — курсовую не забудь сдать.
Я открыла дверь, на секунду остановилась и сказала, глядя на него:
— Спасибо, Мак. Правда. За всё.
— Да иди уже, пока я не расчувствовался.
И пока я шла к корпусу, он посигналил один раз. Как в детстве — наш знак «я рядом».
К университету я шла в приподнятом настроении, но внутри всё же ощущалась тревожная дрожь — как от лёгкой лихорадки, когда ещё не ясно: то ли простыла, то ли просто устала. Разговор с Макаром в машине не выходил из головы. Он удивил меня до глубины души. Откуда он мог догадаться о том, что между мной и Сенькой что-то начало меняться?
Мы росли бок о бок — как одна большая семья. Илья и Макар были такими надёжными и немного строгими, всегда следившими, чтобы я не попала в беду. А Сенька… Сенька был частью этой неразлучной четвёрки, почти младшим братом, хоть и не по крови, а по обстановке, по атмосфере нашего дома, в котором ему всегда были рады.
Когда его сестра, Аглая, начала встречаться с Ильёй, наши семьи стали не просто близки — они сплелись, как виноградные лозы: сложно было уже понять, где чья. Всё казалось надёжным, прочным, почти вечным.
Жаль, что вечность оказалась такой короткой. Что-то случилось между Ильёй и Аглаей. Никто толком не объяснял, почему они расстались, — просто однажды Илья перевёлся в Питер, а Аглая уехала к бабушке. Всё рассыпалось молча, без скандалов и сцен. Но что-то в их расставании казалось незавершённым — будто пауза, а не точка. И хотя Илья упрямо твердил, что всё между ними кончено, я чувствовала: он всё ещё думает о ней.
И вот теперь — мы с Сенькой. Как воспримут это наши семьи, если всё-таки окажется, что мы действительно вместе? Ещё вчера я бы рассмеялась от одной только мысли. Сенька был не тем, кто мог бы вызвать у меня бабочек в животе.
Но потом появилась Соня. И всё переменилось. Она, как вспышка, осветила мои чувства — или, может, разбудила их. Внезапно я увидела в Сеньке совсем другого человека. Близкого, тёплого, понятного… и желанного.
Я до сих пор не знала, как с этим справиться. Вчерашний разговор открыл слишком многое. Мы решили попробовать — просто узнать друг друга по-новому. Он пообещал оставить Соню в прошлом. Сжечь мосты.
А сегодня мне предстояло снова встретиться с ним. И я понятия не имела, как на него смотреть. Как говорить. Как дышать.
18
Толпа студентов медленно рассасывалась по коридорам. Воздух пах мелом, кофе из автомата и чужими разговорами. День тянулся в своей привычной, чуть утомительной рутине — и только я знала, что сегодня всё стало иначе.
Сенька ждал меня у двери. Стоял, как всегда — небрежно, будто случайно оказался именно здесь, хотя я знала: он пришёл за мной.
Девчонки, выходящие следом, тут же начали хихикать и строить ему глазки. Обычно я не замечала таких сцен, отмахивалась внутренне — ну, Сенька, все его любят. Но теперь… теперь что-то внутри меня сжалось. Ревность — тонкая, вязкая, липнущая к сердцу, как паутина. Хотелось повести себя по-звериному просто и честно: схватить его за руку и сказать — «Он мой». Глупо. Дико. Необратимо.
Лерка, выходя из аудитории, скользнула по мне взглядом и подмигнула. Единственная, кто знал хоть что-то. И судя по её лицу, она поняла: между мной и Сенькой сегодня что-то изменилось. Что-то перешагнуло. Как будто мы с ним разом пересекли ту невидимую черту, которую годами берегли как границу между дружбой и чем-то иным.
Он шёл рядом, не касаясь — но я чувствовала его. Как чувствуют сквозняк: не видишь, но знаешь — рядом кто-то живой, тёплый, настоящий.Он хотел что-то сказать — обернулся, открыл рот……И не успел.
— Какая ты всё-таки быстрая.—Голос разрезал воздух, как лезвие.
Я резко обернулась. Соня стояла метрах в трёх от нас. Пальто перекинуто через руку, волосы растрёпаны. Глаза — уставшие. Не знаю, была ли она на занятиях, или просто ждала. Может, давно.
Она смотрела не на Сеньку. На меня.
— Я, знаешь, думала, что у тебя есть достоинство. Или хотя бы совесть.
Её голос был негромким, но звенел, как фарфор перед тем, как треснуть. Хрупкий, почти прозрачный — и всё же режущий по живому.
— Соня… — начал Сенька, но она подняла руку.
Спокойно. Жест не остановки, а — отказа. В её молчании звучал приговор.
— Подожди, — сказала она ему, и вновь обратилась ко мне.
— Скажи честно: тебе было всё равно? Или ты просто хорошо притворялась?
Я застыла. Пальцы стали ледяными. Всё в груди сжалось — как от удара, которого ждала, но не смогла увернуться.
— Я не притворялась, — ответила я тихо. — Я просто долго молчала. Наверное, слишком долго.
— Молчание — это тоже выбор, — сказала она, едва заметно усмехнувшись. — Очень удобный выбор. Особенно когда хочется, чтобы всё решилось без тебя. Само.
— Я не ждала, что он бросит тебя, Соня…
— А что ты делала? — она чуть склонила голову. В голосе — почти любопытство, но глаза были полны боли.
— Просто стояла рядом. Такая хорошая. Такая честная.
Она сделала шаг вперёд, и только тогда я поняла: она не злится. Она обижена. Глубоко, отчаянно.Так может чувствовать себя только тот, кого не выбрали.
— Он тебе нравится, — сказала она. — Я знала это раньше, чем он сам.
Я не ответила. Зачем? Любое слово было бы как шорох бумаги — бессмысленным звуком на фоне того, что уже произошло.
— Просто запомни, — добавила она, уже тише. — Если начнёшь с предательства, то на нём и закончишь.
И развернулась. Ушла. Мягко, как в замедленной съёмке. Не обернулась. Уходила, как те, кто всё ещё надеется, что за ними побегут.
Но никто не побежал.
Сенька молчал. И я молчала.Но внутри будто что-то рухнуло, и впервые за долгое время стало тихо. Не пусто, просто тихо. Как бывает после бури.
Колючая, острая тишина, в которой нет больше места для притворства.И, может быть, в этой тишине начнётся что-то новое. Или всё закончится окончательно. Но по-настоящему.
Мы молча вышли на улицу. Асфальт после недавнего дождя блестел под ногами, словно мир вымыт заново, но запах оставался прежним — мокрая пыль, резина, городская усталость.
Сенька шагал чуть впереди, но не отдаляясь. Он, как и я, будто не знал, что делать с этим воздухом между нами — слишком плотным, чтобы просто молчать, и слишком хрупким, чтобы говорить.
— Пройдёмся? — спросил он негромко, почти не оборачиваясь.
Я кивнула.
Мы свернули с центральной улицы, миновали знакомые здания, и вскоре город начал звучать тише — остались только редкие машины и стук наших шагов. Я чувствовала, как рядом с ним становится теплее. Не телесно — почти физически, но как будто не в теле. В груди.