Слёзы жгли глаза, ком в горле мешал говорить.Я боялась. Боялась входить в раздевалку, встречать её взгляд. Но я должна идти дальше.
— Балет, это доверие. Это умение быть рядом, не подводить. — Я почувствовала, как голос дрожит. — Без доверия танца нет.
— Ты права, — тихо сказала Полина Михайловна. — Страх разрушает всё.
Мы замолчали, и время словно растянулось. Тиканье часов стало громче, лампа казалась последним островком тепла.
— Ты поступила очень мужественно, — сказала она. — В мире, где молчат, ты выбрала правду. Я горжусь тобой.
Я подняла глаза и впервые ощутила, что я не жертва, не мишень. Я живая, сильная, настоящая.
— Спасибо, — прошептала я. — Я хочу танцевать без страха.
— И будешь, — улыбнулась она. — А с Соней мы найдём путь. Не разрушительный, но честный. Взрослость, это справедливость, даже когда больно.
23
На следующий день репетиция началась, как обычно.
Полина Михайловна мерила зал шагами, взглядом отслеживая каждое наше движение. Мы отрабатывали финальный фрагмент новой постановки резкий, трудный, на пределе дыхания. Каждое па, как удар. Вращение, как вызов самой себе.
Я старалась не думать. Только двигаться. Быть телом, не чувствами. Заблокировать всё: взгляды, шёпот, воздух натянутый, как струна. Софья стояла в углу, прислонившись к стене. Вне основного состава, но с разрешения присутствовать. Формально учиться, на деле гореть изнутри. Я чувствовала её взгляд. Жгучий. Как прожектор в спину.
На четвёртом повторе Полина Михайловна остановила музыку.
— Корпус держишь, но руки… слишком зажато, — сказала она. — Дай дыхание. Мягкость. Помни: ты не броня, а человек. Ещё раз. С первой восьмёрки.
Музыка снова заиграла. Я попыталась забыться в ритме. Но вдруг:
— Ну конечно! Она же теперь главная! — выкрикнула Софья, оттолкнув плечом одну из девочек. — Давайте все дышать, как она дышит! Двигаться, как она! Всё равно остальным здесь ничего не светит!
Зал замер. Тишина была такой плотной, что слышно стало, как скрипит пол под пуантами.
— Софья… — строго начала Полина Михайловна.
— Нет! — перебила она, вздёрнув подбородок. — Я молчала. Ходила сюда, слушала. Но сколько можно⁈ Я столько пахала, добивалась, терпела! И что теперь? Всё вычеркнули. Ради вот этой!
Она резко повернулась ко мне. Глаза метали искры, губы дрожали.
— Думаешь, ты выиграла? — прошипела. — Думаешь, теперь всё по-твоему? Сцену устелят лепестками, публика будет рыдать, а Баженов принесёт тебе розы?
Я сделала шаг вперёд. Пуанты дрожали в руках.
— Я не виновата, что ты…
— Что⁈ — снова перебила. — Что я не из вашего мира? Что дерусь за каждую крошку, пока ты живёшь в уюте, где все тебя любят?
— Я просто не хочу бояться, — вырвалось у меня. — Не хочу находить кнопки в своих пуантах. Не хочу…
— Ах, не хочешь? — усмешка в её голосе была истеричной. — А я не хотела быть никем. Но стала. Благодаря тебе.
— Довольно, — Полина Михайловна встала между нами. — Софья, ты переходишь черту.
— Она перешла её первой! — выкрикнула та. — Она пришла и забрала всё, что было моим!
— Ничего никогда не было твоим, — сказала я. Тихо. Но чётко. — Ни сцена. Ни Арсений. Ни чужая жизнь.
Мы смотрели друг на друга, как две половинки треснутого зеркала. В трещине гнев, боль, зависть, прошлое. Всё, что уже не склеить.
Софья отвернулась. Глаза блестели, слёзы, которые она не вытерла. И выскочила из зала, хлопнув дверью.Внутри что-то рухнуло. Не победа. И не облегчение. А что-то тяжёлое. Горькое.
— На сегодня всё, — тихо сказала Полина Михайловна. — Все свободны.
Я осталась в зале одна. Среди зеркал, света, отражений. И думала: а где проходит граница между справедливостью и болью, которую мы причиняем, даже когда правы?
Раздевалка встретила меня тишиной.Разговоры стихли. Щелчки замков оборвались. Ткань перестала шуршать. Несколько взглядов быстрых, осторожных. Кто-то отвёл глаза. Кто-то застыл с полотенцем в руке.Софья стояла у зеркала. Прямая спина. Влажные волосы. Отражение острое, как лезвие. Она обернулась медленно.
— Довольна? — её голос резанул по воздуху. — Теперь ты королева сцены?
Я остановилась. Сердце стучало в горле.
— Я ничего не просила, — тихо сказала я. — Я просто сказала правду.
Софья подошла ближе. Глаза усталые, полные злости сдерживаемой из последних сил.
— Правда? — переспросила она. — Какая тебе разница, что со мной будет? У тебя есть всё: родители, друзья, Арс… — голос дрогнул. — А у меня? Одна лишь пустота.
В углу кто-то делал вид, что ищет сменку. Никто не вмешивался.Мы стояли посреди комнаты, как актрисы, которых никто не просил выходить на сцену.
— Мне тоже бывает страшно, — сказала я. — И одиноко. Но это не повод делать больно другим.
Её губы дрогнули. Может, от злости. А может от неожиданности. Но она быстро спряталась за маской.
— Конечно, — холодно бросила она. — Ты же святая.
И вышла, хлопнув дверью. Зеркало дрогнуло. Тишина осталась. Тяжёлая. Липкая. Как мокрое пальто. Остальные начали двигаться быстро, шумно будто стараясь стереть случившееся. Щелчки замков. Кремы. Шаги. Но ни слова. Не со мной
Я опустилась на лавку. Уткнулась в ладони. Лицо горело не от стыда, а от бессилия.Я хотела справедливости, а получилось, будто унизила. Хотела покоя, а получила войну.
«Ты же у нас святая…»
Заноза.
Я не святая. Я просто хотела, чтобы меня не ранили. Разве это преступление?
«У тебя есть всё…»
А ведь я никогда так о себе не думала. Просто семья. Просто друзья. Просто танец.Но, может, для неё даже это роскошь.Тепло на кухне. Мамин голос. Рука, что держит твою.Сеня.
Я вспомнила, как он смотрел на меня перед отъездом. Как держал за руку будто прощался с чем-то большим, чем просто поездка. В его глазах не было сомнений.А во мне теперь одна тревога.Если бы он был рядом… он бы, наверное, ничего не сказал. Просто был бы рядом.И, может, мне было бы легче.
— Ты в порядке? — кто-то тихо коснулся плеча. Лера.
Я кивнула. Зачем, не знаю.
— Всё будет хорошо, — сказала она. — Ты поступила правильно.
Я снова кивнула. Но внутри тишина.Сомнение растекалось, как вода по холодному полу.Я чувствовала себя изгоем среди своих. Хотя боролась за правду.Это нормально?Я не знала.
Когда раздевалка опустела, я осталась одна.И вдруг поняла:Это не финал. Это только начало. Начало чего-то неизбежного. Софья не уйдёт. Она ранена. И теперь я её символ.Лицо потери. Лицо наказания.Но я не отступлю. Не потому что сильная, а потому что больше не могу молчать, когда боль моя или чужая остаётся без ответа.Я встала. Выпрямила спину.
Сцена не ждёт, а я уже не та девочка, что боялась выйти под свет.
24
То, что произошло в балетном классе, почему-то оказалось важным далеко за его пределами. Как будто стены университета были сделаны не из бетона, а из бумаги всё просачивалось сквозь них, разлеталось по аудиториям, коридорам, курилкам.
Шёпот сопровождал меня повсюду. На лестнице. В столовой. У подоконников. Люди оборачивались. Мерили взглядами. Кто-то с интересом, кто-то с осуждением, кто-то с таким видом, будто смотрит сериал, в котором знает всех героев по именам.
Лера, проходя мимо, сочувственно похлопала меня по плечу:
— Не обращай внимания. Покудахчут и забудут. У нас каждый месяц новая драма.
Пауза.
— Хотя у вас, конечно, Санта-Барбара прямо с пером и пуантами.
Я попыталась улыбнуться, но вышло кисло. К нам подошёл Коля, всегда с рюкзаком на одном плече и вечным ощущением, что всё происходящее его забавляет.
— Ну что, — сказал он, — и до меня дошли слухи.
— И ты туда же? — вздохнула я.
— А что, — пожал он плечами, — о вас сейчас не говорит только ленивый. Даже преподы между парами сплетни чаюют.