Я уткнулась лбом в его плечо. Он пах немного дорогой, немного мятой, немного собой. И в этот миг в этом летнем вечере, в гуще голосов, смеха, запахов, гирлянд и музыки, и всё, что было до, исчезло. Остались только мы.
Солнце уже клонилось к закату, а огни гирлянд мягко загорались, вплетаясь в вечернюю прохладу. Музыка звучала приглушённо, гости смеялись, говорили, разливая напитки и наслаждаясь долгожданной встречей.
Я стояла у края террасы, всё ещё ловя взгляд Сеньки, когда вдруг в глубине сада послышался лёгкий шум шаги, уверенные, но с лёгкой неуверенностью, как будто человек торопился, но сомневался.
Все обернулись. Из-за цветущих кустов появилась она — Соня.
Вместо привычной улыбки напряжённость. В её глазах играла смесь волнения и решимости. Она остановилась на мгновение, словно собирая слова, которые вот-вот рвались наружу.
Тишина растянулась, словно время замедлилось. Музыка стихла, разговоры оборвались. Гости смотрели на неё, и я почувствовала, как сердце замирает там, где должно было быть лёгкое веселье, вдруг появилось нечто новое и важное.
— Всем доброго вечера, — её голос был тихим, но твёрдым. — Прошу прощения за внезапный визит, но у меня есть важное известие для семьи Баженовых. Я беременна от вашего сына, Арсения.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и неспешные, словно камни, падающие в тихое озеро. Вокруг раздались шёпоты, удивлённые взгляды. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Сенька замер, глаза его потемнели, губы сжались в тонкую линию. В тот самый миг я поняла праздник изменился навсегда.
34
На миг сад застыл будто время решило не дышать.Гости замерли с бокалами, с недосказанными фразами на губах. Кто-то прикусил губу. Кто-то вдох. Даже гирлянды, казалось, мигнули в унисон напряжению, которое сгустилось над вечерним воздухом.
Соня стояла прямо, словно не человек, а приговор. Платье её светлое, почти праздничное только подчёркивало ту холодную решимость, с которой она говорила. Ни следа растерянности. Ни игры. Только взгляд, тяжёлый, прямой в самую сердцевину.
Тётя Лена вздрогнула, будто по коже пробежал холодок. Дядя Саша наклонился вперёд, морщась, будто не поверил в услышанное. Мама молча подошла ближе и коснулась моего локтя, как якоря, как напоминания, что я всё ещё здесь.
А я едва стояла.
Сенька не шевельнулся. Он смотрел на Соню, как будто видел её впервые и в то же время будто вспоминал всё сразу. Взгляд его был тяжёлым, мутным, как озеро перед бурей. Он шагнул вперёд. Потом ещё. И замер.
— Соня, — произнёс он тихо. — Ты с ума сошла?
Она не отвела взгляда.
— Нет.
— Ты пришла сюда. Именно сейчас. Ради этого? — голос его стал глухим, будто пронёсся сквозь простуду.
— Я пришла, — ответила она, — чтобы вы перестали делать вид, что меня нет. Я пришла не за тобой. Я пришла за правдой.
И эта правда, сказанная вслух, расколола вечер. Как стекло под ногой. Внутри всё сжалось. Так сильно, что стало трудно дышать. Я знала, что у него было прошлое. Что были они. Но никто не говорил, что оно может вот так явиться в платье и сказать: «Я остаюсь».
— Сынок… это правда? — раздался хриплый, почти шепчущий голос тёти Лены. Она сжала бокал, и тонкое стекло звякнуло от дрожи в её пальцах.
Сенька молчал.
Он посмотрел на меня. На одно короткое, резкое мгновение будто искал в моём лице ответ, которого сам не знал. Или прощения. Или смысла.
А я… я не могла ни двинуться, ни отвернуться. Я стояла вбившаяся в землю. И боль внутри была уже не болью, а кристаллом. Лёд в груди, хрупкий и колкий. Потому что я тоже хотела знать. Правда ли. Потому что между нами было сказано слишком мало. Или слишком поздно.
— Мне не нужна жалость, — сказала Соня. Её голос звучал удивительно спокойно. — И я не хочу ничего лишнего. Я просто хотела, чтобы вы знали. Чтобы он знал… что ответственность, это не слова. Не романтика. Не взгляды в полутьме. Это жизнь. Новая жизнь.
Она развернулась и пошла прочь. Просто. Как будто всё, ради чего она пришла, уже было сделано.Но шаги её стали другими медленными, выдохшимися, будто последние силы остались там, в её словах.
Никто не остановил её.
Музыка молчала. Гости не шевелились. Сад будто снова застыл теперь навсегда.А я смотрела на Сеньку. И ждала. Что он скажет. Что он сделает. Или не сделает.
И где-то внутри, очень тихо, что-то рушилось. Не громко. Почти красиво. Как падающий снег. Как то, после чего возвращаться уже некуда.
Соня скрылась за воротами, и щелчок калитки прозвучал почти как выстрел. Слишком резкий. Слишком финальный.
Я всё ещё смотрела на Сеньку и не узнавала его. Он стоял в той же позе, словно застрял где-то между тогда и сейчас. Его руки больше не дрожали, а скорее наоборот, стали пугающе неподвижными, как у статуи.
Тётя Лена закрыла лицо ладонью, отступила назад и села прямо на плетёный стул, который будто подался под её весом. Папа шагнул к ней, пробормотал что-то успокаивающее, но слова звучали, как из-под воды.
— Арсений, — тихо, но властно произнёс дядя Саша. — Нам нужно поговорить.
Но Сенька не ответил. Он всё ещё смотрел на пустую дорожку, по которой ушла Соня. Я видела, как в его взгляде что-то менялось, как будто рушилась защита, как будто стены внутри него, за которыми он прятал себя всё это время, дали трещину.
Он вдруг развернулся, прошёл мимо всех, почти не касаясь земли, и вышел с террасы. Я хотела окликнуть его сердце уже рвалось вперёд, но губы не слушались.
— Не сейчас, — прошептала мама, всё ещё держа меня за локоть. — Дай ему минуту.
Минуту?
Я стояла одна, в своём белом платье, будто забытая героиня из старого фильма. Всё казалось неправдой гирлянды, шепчущие ветви, гости, которые теперь смотрели на меня, а не на калитку.
Как будто теперь мой ход.Но я не знала, куда идти. Что сказать. Что думать.
Боль внутри начала менять форму не пульсировать, а звенеть. Мелким, мучительным звоном где-то под рёбрами. Я вдруг поняла, что дрожу.
Мама обняла меня. Нежно, не задавая вопросов.
— Всё будет хорошо, — сказала она.
А я молчала. Потому что «хорошо» сейчас было невозможным. Потому что где-то в глубине я почувствовала: что бы ни сказал Сенька дальше мы уже не те. Мы после.
Гости начали уходить не сразу. Сначала было молчание. Потом вкрадчивые шаги, неловкие взгляды, натянутые улыбки. Кто-то шепнул: «нам наверное, пора», и этот шёпот, как спичка в сухой траве, прокатился по террасе. Шорохи. Прощания. Скрип калитки снова и снова.
Кто-то налил себе остаток шампанского, сделал вид, что всё в порядке. Кто-то обнял тётю Лену слишком крепко, как будто этим можно было стереть сказанное.
А мы стояли я, мама, Макар рядом, дядя Саша у перил, тётя Лена с выцветшим лицом и пустым взглядом. Папа попрощался с последними родственниками и вернулся к нам.
— Всё, — сказал он, глядя на маму. — Закончился праздник.
Но это было не про гостей.
Я обернулась. Сеньки нигде не было. Он так и не вернулся.
Тётя Лена вытерла глаза тыльной стороной ладони. Пальцы дрожали.
— Я не понимаю, — выдохнула она. — Почему он молчал? Почему не сказал ничего, когда она… — Она не договорила, проглотила комок, сжав губы.
— Надо с ним поговорить, — твёрдо сказал дядя Саша. — Но не сейчас. Сейчас он сам не в себе.
— А она?.. — вдруг спросила мама. — Эта… Соня. Вы же говорили, что они давно не общаются?
— Он ничего не говорил, — глухо ответил дядя Саша. — Я думал, всё закончилось. Месяцы назад.
Макар переминался с ноги на ногу. Он впервые за весь вечер выглядел настолько серьезным, и угрюмым.
— А если это правда?.. — спросил он.
Все замолчали. Этот вопрос висел в воздухе, как нераспакованный подарок с бомбой внутри. Никто не хотел касаться.