Отец оторвался от деловых бумаг, окинул меня внимательным взглядом:
— Сын, всё в порядке? Плохо себя чувствуешь?
— Нет. Просто… Соня ждёт витамины. Я должен заехать.
Он кивнул, ничего не сказал. Мы оба знали, что за этой фразой скрывалось гораздо больше.
Когда я вышел из машины, вечерний воздух обволок меня прохладой, будто возвращая к реальности. Город стонал вдалеке гудками, шумом шин, голосами на улицах. А я стоял, будто в центре вихря, где всё слишком громко и слишком тихо одновременно.
Я поднял глаза, через дорогу мягко мигало неоновое табло аптеки. Сделав глубокий вдох, я перешёл улицу и постарался не думать, что скажет Соня, если узнает, что я снова задержался. Хотя… теперь граница между «по делу» и «по любви» размыта до неузнаваемости.
В этот момент в голове, как вспышка, мелькнуло имя: Сеня. Чёрт. Я даже не написал ей. Не позвонил. Не объяснил.
Я остановился у двери аптеки, машинально вытащил телефон. Пустой экран. Ни одного процента связи между мной и той, кого я всё ещё считал своим теплом, своим «домом».
Сеня, наверняка, ждёт. Или уже перестала. Может, смотрит в окно, ища среди уличных теней мой силуэт. А если увидит отца одного разве не поймёт?
Я сжал кулаки.
Сеня жила этажом ниже, практически за стенкой. Она была моим солнцем в пасмурные дни, голосом в утренней тишине, рукой, касающейся спины, когда я засыпал на кухонном стуле.
А Соня… Соня носила под сердцем мою кровь. И в её взгляде столько тишины и надежды, что, порой, мне было страшно её разочаровать.
Я оказался в сердце урагана, который сам же и вызвал. Каждое моё решение, как шаг по льду весной.
— Возьмите, пожалуйста, вот эти, — обратился я к фармацевтке, показав ей фото рецепта. — Лучше сразу на месяц.
Она молча кивнула. Я расплатился, забрал пакет и вышел в ночь.Отец ждал меня у машины. Его лицо было спокойным, но взгляд внимательным.
— Всё-таки не передумал? Подвезти могу.
Я качнул головой.
— Нет. Я лучше сам.
Он опустил стекло, прежде чем уехать:
— Ты всё правильно делаешь, сын. Я горжусь тобой.
Машина плавно тронулась с места и растворилась в городском потоке, оставив меня одного под светом фонаря.Когда я подошёл к подъезду старой пятиэтажки, тень пьяного голоса разорвала вечернюю тишину:
— О, мажорчик! Какими судьбами? А я думал, ты свалил в закат после того, как ребёнка нам тут оставил!
На ступенях, шатаясь, стоял Ваня — отчим Сони. Его глаза были мутны от спиртного, а в голосе звучала боль, обёрнутая в злость.
Я остановился, сжав пакет с витаминами так сильно, что пальцы побелели.
— Не сейчас, Ваня, — тихо сказал я. Не для него. Для себя. Чтобы не сорваться. Чтобы не дать воле той вине, что с каждым днём расползалась внутри меня, как трещина по стеклу.
— Не сейчас⁈ — заревел он. — А когда? Когда моя жена рыдает на кухне, а твоя Соня говорит, что «всё под контролем»? Под контролем⁈ У неё ребёнок от тебя, а ты, голубчик, по квартирам скачешь!
В этот момент из подъезда выбежала женщина. Худая, уставшая. В её лице было столько злости, сколько копится только от бесконечной усталости. Мать Сони.
— Ваня, стой! — крикнула она, догоняя его. — Соня не со зла. У неё гормоны, она не спит по ночам, она…
— Пока твоя дочь-стерва в доме, я туда не вернусь! — бросил он, даже не оборачиваясь, и пошёл, пошатываясь, прочь.
Женщина замерла на ступеньках. Несколько секунд она просто стояла, уставившись ему вслед. А потом медленно повернулась ко мне. В её взгляде было всё обида, усталость, боль, разочарование.
— Ребёнка моей дочери сделать ума хватило, — проговорила она, и её голос звенел, будто хрусталь на грани раскола. — А вот создать им нормальные условия для жизни нет. Забирай её. Я больше не собираюсь это всё разгребать. У меня своих проблем выше крыши. Понял?
Я не ответил. Только стоял, не в силах даже вдохнуть.Это был момент, когда стены рушатся. Когда всё становится обнажённым.Без оправданий. Без красивых слов.Просто правда. Грязная, тяжелая, но неизбежная.
Женщина ушла, хлопнув дверью так громко, что в окне дрогнули занавески. Я остался на крыльце, под взглядами прохожих, которые шли мимо, не вникая, но чувствуя здесь что-то рвётся.
В пакете шуршали витамины. В груди — сердце. В голове — Сеня.
Я посмотрел наверх. Где-то там, в одной из квартир, за тонкой стеной от моей, горел тёплый свет. Наверное, Сеня сидела на подоконнике, как раньше, читая книгу, или просто смотрела в темноту.
Ей не нужно было знать подробностей. Она почувствует. Всегда чувствовала.
Но сейчас… сейчас я должен был идти не к ней.
Я поднялся по ступенькам, зная, что за этой дверью — Соня. Испуганная. Одинокая. Ожидающая.Не потому, что любила меня. А потому, что верила: я не сбегу.
Я не имел права на спасение. Но обязан был быть якорем. И все же, на самом дне этого вечера, в углу сердца дрожало одно имя.
Есения…Сеня… Моя Сенька.
Дверь открылась беззвучно. Запах знакомый, домашний сразу окутал меня. Что-то из лаванды, тёплого молока и тихой, выцветшей боли.
В прихожей царила полутьма. Только из кухни лился мягкий свет. Я сделал шаг, и пол скрипнул под ногой будто сама квартира вздрогнула от моего возвращения.
— Соня? — позвал я негромко.
Из кухни донёсся шелест движения, и через мгновение она появилась в дверном проёме. На ней был растянутый серый свитер, слишком большой для её хрупкого тела, и тонкая тень под глазами. Она не спала. Видно давно…
— Ты пришёл… — сказала она, и голос её сорвался.
Я протянул ей пакет.
— Витамины. Как врач сказал сразу на месяц.
Она не взяла. Только смотрела на меня. Глаза её были слишком тёмными, слишком глубокими. В них можно было утонуть. Или увидеть всё, чего ты боишься.
— Я слышала, как мама кричала на тебя. — Её голос дрогнул. — Прости. Она устала. Мы все устали.
— Это неважно, — прошептал я. — Главное, чтобы ты и ребёнок были в порядке.
— А ты? — тихо спросила она. — Ты в порядке?
Я не знал, как ответить. Потому что «в порядке» было ложью. А правду нельзя было произнести. Не в этой кухне, не под этим светом.
— Сложно, — сказал я наконец. — Но я здесь. Не ухожу.
Она кивнула. Медленно подошла ближе. И, неожиданно для меня, прижалась лбом к моему плечу.
Я почувствовал, как её дыхание дрожит. И как что-то внутри меня сжимается, почти до боли.
— Ты не обязан, — прошептала она. — Я не держу тебя.
— Но я держусь, — ответил я. — Потому что должен. Потому что ты носишь моего сына. Или дочь. Потому что я не брошу.
Она молчала. Только стояла рядом. И в этой тишине было больше, чем в сотнях объяснений.
В другом доме, за стенкой, возможно, сейчас гас свет. Там могла быть женщина, которую я любил. Или уже потерял.
Но здесь, рядом со мной, была другая не просто женщина, а жизнь, которая зависела от моего выбора.Не от любви. От ответственности. И я остался.
41
Одна серая галочка.Сообщение ушло, но так и не было прочитано.
Я смотрела на экран, будто могла силой взгляда заставить его загореться. Проверяла снова и снова. Каждый раз та же пустота. Как немой ответ на крик, который я не решалась произнести вслух.
Я уже сбилась со счёта, сколько раз пыталась ему дозвониться. И каждый раз холодный, отстранённый голос автоответчика: «Абонент вне зоны действия сети»
Что-то внутри начинало сжиматься. Сначала лёгкое беспокойство, потом тревога, затем нарастающее волнение. Я должна была поговорить с ним. Рассказать. Предупредить.
Сегодня с Лерой мы случайно зашли в маленькое кафе на углу, и там……Соня.
Соня не одна. С мужчиной, который громко, на весь зал, заявил:
«Это мой ребенок, слышишь? Ты не будешь больше прятаться!»
Я замерла тогда, как будто мир перестал двигаться, и только голос этого мужчины разрезал воздух.Соня не отрицала. Только отвернулась.