Я повернула голову и остановилась. В груди всё застыло.
Сеня.
Он шёл от детского магазина. В чёрном костюме, собранный, красивый… слишком красивый. Тот, кого я знала до каждого движения, до взгляда. В обеих руках пакеты с детскими товарами. А под руку его держала Соня. Улыбалась. Светилась. Её лицо спокойное, довольное. Как будто всё в порядке. Как будто я никогда и не существовала.
Мир словно рассыпался на мгновение. Пропал шум, люди, цвет витрин. Осталась только картинка он и она. Вместе.
Лера резко остановилась рядом, и я почувствовала, как она вцепилась мне в руку.
— Сенька… ты в порядке? — спросила она осторожно. — Хочешь уйдём, пока они нас не увидели?
Я не ответила сразу. Горло сжало. В груди словно нож.
Он не отвечал. Не писал. Не звонил.
А сейчас он был здесь. С ней.
Я смотрела, как он что-то говорит Соне мягко, почти нежно. Она смеётся. Кладёт руку ему на грудь. И он не отстраняется. Просто идёт рядом. Словно всё правильно. Словно это и есть его жизнь теперь.
— Сень, — прошептала я едва слышно. — Почему?..
Лера чуть сильнее сжала мою ладонь.
— Пойдём, пожалуйста… не надо смотреть. Он не стоит этого.
Но я не могла пошевелиться. Только стояла и пыталась дышать, пока внутри меня всё рушилось. Без звука. Медленно. Необратимо.
Я стояла, не в силах двинуться. Всё внутри меня кричало уйди, отвернись, не дай себе сломаться прямо здесь. Но ноги будто приросли к полу. Я смотрела и не могла перестать.
И вдруг он повернулся.
Словно почувствовал мой взгляд. Или мою боль.
Его глаза встретились с моими.
Мгновение. Один миг, но вечность поместилась между нами.
Он остановился. Пакеты с детскими вещами чуть дрогнули в его руках, как будто стали тяжелее. В лице застыло что-то невыразимое ни радость, ни испуг. Больше вина. Настоящая, с той искренней болью, которую уже не прячут.
Соня что-то говорила ему, смеялась, тронула его за локоть но он не слышал. Он смотрел только на меня.
Мои пальцы вцепились в ремешок сумки. Сердце грохотало в груди так громко, что, казалось, это могли слышать все.
Он сделал шаг вперёд. Как будто хотел подойти. Сказать. Объясниться.
Я едва заметно покачала головой.
Не надо, Сеня.
Пожалуйста, не здесь. Не сейчас. Я не выдержу.
Он остановился. Опустил взгляд. Неловко отвернулся. Увидела, как его пальцы сжали ручку пакета, побелели костяшки. Соня что-то заметила, посмотрела на него, потом мельком на меня. Её лицо потускнело.
Лера дёрнула меня за рукав:
— Пойдём. Ты выше этого.
Я ещё мгновение смотрела в спину того, кто был всем. Того, кто стал чужим.
Потом просто развернулась. И пошла.
Не плача. Не ломаясь. Просто шла вперёд по сверкающему, слишком яркому ЦУМу, где всё вокруг продолжало жить свою жизнь, как будто только что не разлетелось моё сердце.
Дома было тихо. Даже слишком.
Я вошла и закрыла за собой дверь медленно, будто боялась, что громкий звук нарушит ту хрупкую оболочку, в которой я держалась всё это время. Бросила сумку в прихожей, не включая свет, и прошла в комнату по памяти.
Окно было приоткрыто лёгкий ветер колыхал штору, приносил с улицы запах асфальта после дождя и чужих разговоров. В этой тишине даже дыхание казалось громким.
Я села на край кровати. Руки дрожали. Не от холода. Просто… от усталости.
Эмоциональной. Физической. Душевной.
Перед глазами снова встал этот момент. Сеня. Его глаза. Его шаг почти сделанный в мою сторону. И то, как он всё-таки остановился.
Он смотрел на меня так, будто ему было больно. Но и мне было больно. И разве это отменяет мою?
Он держал пакеты. Для чужого ребёнка. Для девушки, с которой теперь был рядом.
Я не плакала сразу. Сидела и просто молчала. Смотрела в темноту.
А потом резко схватила подушку, прижала к груди, свернулась клубочком и позволила себе наконец сломаться. Медленно. Беззвучно. Губы дрожали, но я не издавала ни звука. Только слёзы. Крупные, горячие, как будто выжигали внутри всё, что ещё оставалось живым.
'Почему ты не подошел? Почему ты просто стоял и смотрел? Почему ты ушел?
Я не винила Соню. Не злилась. Она была там, где ему было нужно быть. Где он сам выбрал быть.
Но это не отменяло пустоты, которую он оставил во мне.
На экране телефона тишина. Ни одного сообщения. Ни звонка. Ни попытки объясниться.
«Наверное, это действительно конец»
Мне хотелось кричать. Но я просто лежала и слушала, как за окном утихает город.
Сейчас мне отчётливее, чем когда-либо, вспоминались мамины слова. Тогда, в тот вечер на кухне, за кружкой недопитого чая и тяжёлым молчанием между нами.
«У него будет семья, ребенок, ответственность.Тебе нужно быть готовой, что ты не всегда будешь его выбором.»
Тогда я обиделась. Разозлилась. Как она могла? Разве можно заранее списывать любовь со счетов?
А теперь… теперь её слова звучали почти пророчески.
Он не выбрал меня.
Он выбрал тишину, чужую квартиру, чужую женщину и то маленькое, ещё не рождённое существо, которое теперь навсегда вплеталось в его жизнь. И вряд ли там было место для меня. Для нас.
Может, он хотел сказать что-то. Может, этот шаг вперёд был началом. Но он остановился. И это говорит громче слов.
И я остановилась тоже. Я не пошла к нему. Не подошла. Не бросилась спрашивать, умолять, хватать за рукав. Потому что, наверное, внутри себя уже знала.
Ничего не будет по-прежнему.
В груди всё ещё болело. Но боль теперь была другая уже не резкая, не паническая. А медленная, тянущая. Как пустота после сильного шторма, когда всё разрушено, но уже не бушует.
Я закрыла глаза, всё ещё сжимая подушку, будто она могла удержать меня на плаву.
Может, завтра станет легче. Может, нет.
Но этой ночью я позволяла себе просто быть слабой. Просто скучать. Просто любить тихо, в одиночестве, без права на ответ.
44
В понедельник я случайно столкнулась с тётей Леной возле лифта. Она держала в руках пакеты, доверху наполненные детскими вещами, и оживлённо разговаривала по телефону судя по всему, с Соней.
— Там такие костюмчики…я думала, прямо на месте упаду от умиления… Всё хорошо, Сонечка. Постараюсь заехать к тебе сегодня, привезти.
В этот момент моё сердце разбилось на мелкие, острые осколки. Тётя Лена всегда была для меня почти как вторая мама. Они с моей мамой лучшие подруги, и столько лет мы проводили время втроём: кафе, шоппинг, посиделки на кухне. Я делилась с ней своими секретами, жаловалась, советовалась… И казалось, это навсегда.
Но сейчас будто что-то внутри меня хрустнуло. Беззвучно. Болезненно.
После вчерашнего столкновения в торговом центре мой телефон не умолкал ни на минуту. Сенька. Он звонил, писал, будто пытался прорваться сквозь стену, которую я между нами выстроила. Я не открывала сообщения. Просто… заблокировала его. Взяла тайм-аут, чтобы выдохнуть, собраться, подумать.
Но, кажется, судьба уже приняла решение за меня.
Заметив меня, тётя Лена тут же сменилась в лице. Быстро попрощалась с Соней, убрала телефон и натянуто улыбнулась мне:
— Сенечка… здравствуй, — сказала она с той самой интонацией, когда хочется сделать вид, что всё по-прежнему, хотя ни для кого из нас это уже не так.
Я лишь кивнула. Не проронив ни слова.
В горле стоял ком. Я знала скажи я хоть слово, и разрыдаюсь прямо здесь, в коридоре между восьмым и девятым этажами.
Она замялась, будто только сейчас заметила, что несёт в руках. Пакеты с детскими вещами крошечными бодиками, пледиками, мягкими игрушками. Всё это должно было вызывать умиление… но вызывало во мне только один вопрос: почему не я?
— Это для Сонечки… Она же скоро… ну, ты знаешь, — проговорила она неловко, будто пыталась оправдаться.