Листок с адресом всё это время лежал в ящике, спрятанный под стопкой книг, как будто там, в темноте, он потеряет свою силу. Я много раз брала его в руки чтобы порвать, выкинуть, сжечь. Много раз подносила палец к экрану телефона, чтобы разблокировать чат, прочитать хотя бы одно сообщение, ответить. Но каждый раз останавливала себя. Потому что знала непрожитая, не прощённая любовь может быть опаснее любого предательства.
Но в тот вечер я не выдержала.
За окном шёл дождь ровный, тягучий, будто небо плакало за меня. В воздухе витал запах мокрого асфальта, и в какой-то момент я поняла если не пойду сейчас, не сделаю этот шаг, то потом уже не смогу никогда.
Он переехал от родителей после того, как моя мама не пустила его на порог. И с тех пор словно исчез. Исчез из привычного пространства, из моего мира. Я не знала, живёт ли он с Соней. Не хотела знать. Но мысли об этом всё равно всплывали, щемили, мешали спать. И, вызывая такси, я до дрожи в пальцах боялась не ответа, а правды.
Такси остановилось у нового жилого комплекса. Современный дом, охрана, стеклянные двери. Всё вокруг будто шептало: «Ты здесь чужая. Возвращайся»
Но я подняла голову. И вошла.
Шестнадцатый этаж. Сердце билось так громко, что казалось, его могут услышать соседи. Я стояла перед дверью, не зная, чего хочу больше чтобы он был дома… или чтобы не открыл.
Дверь распахнулась.
Он стоял в проёме с чашкой в руке, в мятой футболке и с чуть растрёпанными волосами. Удивлённый. Растерянный. Словно только что проснулся или только что оторвался от каких-то мыслей, где меня уже не было.
Но глаза… глаза были всё те же. Мои.
— Сенька… — выдохнул он, неуверенно, как имя, которое боишься произнести вслух. — Ты… пришла?
— Я не знаю, зачем, — прошептала я, чувствуя, как предательски дрожат губы. — Просто… стало больно. И страшно. Страшно, что я всё забуду. Как ты держал меня за руку. Как смотрел. Как говорил, что любишь только меня.
Он сделал шаг ко мне. Простой, тихий. Без обещаний.
— Я всё ещё так говорю, — ответил он.
Я долго смотрела в его глаза. И тогда тихо, почти беззвучно произнесла:
— Тогда докажи.
Он не спрашивал, как. Не оправдывался. Не просил простить. Просто отступил назад, открыв дверь не только в квартиру, но и в то, что было между нами.
И я вошла.
Не потому что всё забыла. И не потому что всё простила. А потому что впервые за долгое время захотела снова по-настоящему попробовать.
50
— Проходи, — смущённо произнёс он.
Я переступила порог, ощущая, как напряжение стягивает плечи. Внутри было просторно, стильно дорогая мебель, строгие линии, холодный минимализм, в котором всё будто кричало о том, как он старался не думать, не чувствовать, просто жить дальше.
Между делом я оглядывала квартиру внимательнее, чем хотелось бы признаться взгляд скользил по каждой детали: два комплекта полотенец в ванной, количество чашек на сушилке, следы на полу. Я искала её. Искала Соню. Но всё, что видела это следы его одиночества.
Квартира была холостяцкой. Беспорядочно сложенные книги на подоконнике, пара пустых бутылок воды у дивана, стопка неразобранных бумаг. Тут давно не было женщины.
Я обернулась к нему:
— Почему ты переехал?
Он отвёл взгляд, опустив плечи.
— Мне было тяжело… — голос его стал ниже, почти хриплым. — Видеть тебя каждый день и не иметь права подойти. Не взять за руку. Не сказать ни слова. А смотреть на тебя и чувствовать, как я сам стал причиной этой боли — было невыносимо. Но я не мог иначе. Я должен нести ответственность. За себя. За то, что однажды выбрал.
Я сделала шаг вперёд, чувствуя, как в груди дрожит что-то хрупкое.
— А если я скажу, что ты можешь нести эту ответственность?..
Он взглянул на меня с недоверием, почти испуганно.
— Что ты имеешь в виду?
Я вдохнула поглубже. Пальцы сжались в кулак. И всё-таки сказала:
— Я видела Соню. С мужчиной. Он сказал… он утверждал, что это он отец ребёнка. Не ты.
Мгновение и всё в нём изменилось. Челюсть напряглась, взгляд стал острым, как лезвие.
— Ты уверена? — прошептал он.
Я кивнула.
— Он сказал это уверенно. И Соня… она не отрицала.
Он отвернулся, проводя рукой по затылку. Несколько долгих секунд он молчал, прежде чем снова повернуться ко мне.
— Знаешь, как бы это ни звучало… — голос его дрогнул, — я был бы рад, если бы ребёнок оказался не моим. Прости, но это правда. Я хотел быть честным, поступить правильно. Но я всё это время молил, молил чтобы мне не пришлось навсегда потерять тебя из-за одной ошибки.
Между нами повисло молчание не холодное, не страшное. Напротив тёплое, почти трепетное. Оно не разделяло нас, а соединяло.
И в этом молчании я поняла: возможно, сегодня не конец. А только начало.
Я стояла посреди его квартиры, будто посреди неизвестного пространства между прошлым и будущим, между болью и надеждой.
Он смотрел на меня, не приближаясь, но и не отводя взгляда. В этих глазах было всё: и страх, и раскаяние, и то самое чувство, которое не исчезло просто ушло глубоко внутрь, пережидая бурю.
— Я не знаю, что с этим делать, — наконец выдохнула я. — Я пришла не за тем, чтобы слышать признания. Я просто… устала держать это в себе. Устала быть сильной. Устала делать вид, что всё хорошо.
Он медленно подошёл ближе. Осторожно, как будто боялся спугнуть. Остановился в полушаге.
— Ты не обязана знать. И не обязана прощать. Но если есть хотя бы крошечный шанс… я хочу его. Я хочу быть рядом. Не потому, что теперь «можно». А потому, что я не переставал этого хотеть даже тогда, когда нельзя было.
Я опустила глаза. Его слова отзывались в груди не звуком эхом чувств, слишком долго спрятанных под слоем обиды.
— Я боюсь, — призналась я. — Боюсь снова верить. Снова любить. А потом снова потерять.
Он мягко прикоснулся к моей руке, не требовательно, не властно а так, будто спрашивал разрешения на присутствие.
— Я тоже боюсь, — тихо сказал он. — Но, Сенька… хуже всего — потерять тебя окончательно, не попытавшись.
Моё имя на его губах прозвучало не просто словом, как молитва. Как обещание.
И тогда, впервые за всё это время, я позволила себе прикоснуться к нему в ответ. Просто положила ладонь на его грудь туда, где бешено билось сердце. Такое же испуганное. Такое же живое.
Он не стал тянуться к поцелую. Не обнимал. Только смотрел выжидающе, сдержанно, глубоко.
И я вдруг поняла, что хочу остаться. Не навсегда. Не с обещаниями. А просто — на этот вечер. На этот дождливый, хрупкий, по-настоящему честный вечер, когда два сердца решились вновь сказать:
«Я здесь. Я все еще чувствую»
Он жестом предложил пройти на кухню, и я кивнула, хотя в груди по-прежнему звенело напряжение. Мы оба будто боялись говорить громко — как будто слова могли разрушить этот хрупкий мост, который мы только начали строить заново.
Он поставил чайник, молча, по-хозяйски.
— Ты всё ещё пьёшь жасминовый? — вдруг спросил он, повернувшись через плечо.
Я удивилась.
— Ты помнишь?..
Он слабо улыбнулся.
— Я помню слишком много, Сенька. Даже то, что пытался забыть.
Я села за высокий барный стул, прижала ладони к кружке, которую он поставил передо мной. Жасмин. Тот самый, лёгкий, с чуть горьким послевкусием.
— А я пыталась вспомнить, как звучал твой смех, — тихо сказала я. — Долго. Но всё равно не могла. Только боль — она была всегда рядом.
Он присел напротив, облокотился на столешницу, изучая меня взглядом.
— Хочешь — расскажи всё. Что было после. Что было без меня.
Я молча смотрела в чай. Было тяжело. Но он не торопил. И это было новой нитью доверия — тонкой, но прочной.
— Я… закрылась. Улыбалась для мамы, шутила для друзей. Но внутри — пусто. Всё, что делала, казалось временным. Вкус еды исчез, запахи не радовали, музыка перестала трогать. Ни дня без воспоминаний. Ни ночи без тебя.