— А если дождь? — спросил он тихо, всё ещё не отпуская.
— Тогда дождь, — ответила я. — Главное, чтоб ты был рядом.
Он усмехнулся. Такой мягкой, знакомой усмешкой. С тем самым прищуром, от которого у меня в груди что-то всегда вздрагивало.
— Пойду тоже кофе сделаю, — сказал Сеня, наконец отступив на шаг. — Тебе сделать?
— Я сама. А ты пока… выгляни в окно. Там теть Лена с лейкой и лицом, как у Будды.
— О, это значит, что у неё философский настрой. Надо срочно спасаться.
Он ушёл на кухню, и я снова осталась одна на террасе. Воздух начал прогреваться. Где-то в доме проснулась собака — залаяла в соседнем участке. Послышался скрип двери, потом звон посуды. Кто-то возился с чашками, кто-то тихо говорил. Дом жил своей утренней жизнью. И впервые за долгое время мне не хотелось от неё сбегать.
Я зашла в кухню как раз в тот момент, когда наши мамы о чём-то шептались у чайника. Они на секунду замолчали, заметив меня, а потом теть Лена улыбнулась:
— Сенечка ты как? Всё хорошо?
— Лучше не бывает, — ответила я просто.
— Тогда садись. Мы тут как раз обсуждали, кто из вас первым начал влюбляться.
— О, нет, — засмеялась я. — Это слишком рано для таких тем. Лучше дайте кофе.
— Кофе — это мы можем, — сказала мама, уже протягивая чашку.
Сеня, сидевший у окна с тостом в зубах, подмигнул мне.
— Мы можем уехать хоть сейчас. Мотор я вчера проверил.
Я подошла ближе, прислонилась к его плечу.
— Сначала завтрак. Потом хоть в другой город. Или в лес. Главное, чтоб вместе.
Он кивнул. Мы знали: ничего не решится в одно утро, и впереди будут и трудные дни, и сомнения, и, может, ещё не один разговор. Но сейчас всё было правильно. Точно, тихо, глубоко как дыхание рядом. Как солнце, которое уже коснулось наших рук на столе.
Мы уехали после завтрака, почти по-английски не прощаясь долго, без долгих речей. Родители стояли на крыльце, теть Лена махала платком, как будто мы уезжали на неделю. Макар что-то кричал с балкона, но Сеня закрыл окна шумно, решительно.
— Ну всё. Тишина, — сказал он. — Только мы.
— А куда едем? — спросила я, устроившись в кресле, босиком, с ногами на сиденье.
— Не знаю. Поедем увидим. Главное, чтоб туда, где нет людей.
Он вёл машину одной рукой, другой держал мою ладонь на коленях. Дорога вела между соснами, потом через поле, потом снова лес. Радио играло что-то старое и мелодичное. Мы не разговаривали почти весь путь. Мне не хотелось слов. Они были бы лишними. В мире, где его рука в моей, а за окном качаются травы, всё уже сказано.
Через час мы свернули с трассы на гравийку. Дорога тряслась, как стиральная доска, и мы оба смеялись, потому что машина подпрыгивала, как на батуте. Потом поворот, ещё один, и впереди открылось озеро. Голое, тихое, как зеркало. Ни домов, ни людей. Только лодка у берега и старый деревянный мостик, почти развалившийся.
— Здесь, — сказал Сеня. — Помнишь?
Я кивнула. Конечно, помнила. Мы были тут когда-то, школьниками. Приехали на великах, потеряли корзинку с едой в траве и час искали тапки, которые унесло ветром. Тогда он мне впервые сказал, что я «ненормальная, но в этом весь смысл».
Теперь всё было по-другому. И всё — то же.
Мы разулись. Песок был прохладный, гладкий. Я села на край мостика, свесив ноги в воду. Сеня устроился рядом, притянул меня ближе.
— Помнишь, как ты тогда сказала: «Я всё время притворяюсь сильной, потому что боюсь, что иначе никто не полюбит настоящую»? — спросил он тихо.
Я посмотрела на него. Его глаза были внимательными, почти серьёзными. Он не улыбался. Он просто был.
— Да, — сказала я. — Тогда я и правда в это верила.
— А теперь?
Я дотронулась до его щеки. Его кожа была тёплая от солнца.
— А теперь я знаю, что меня любят не «вопреки». А просто. Без «если» и без условий.
Он наклонился, поцеловал меня — медленно, как будто на это у нас было всё лето впереди. Может, так и было. Или хотя бы — всё сегодня.
Потом мы сидели, слушая, как ветер шуршит в камышах. Озеро дышало ровно. Мы молчали, и только наши пальцы, переплетённые, были диалогом, где больше не нужны были объяснения.
Так начинались мы. Новые. С чистого листа. Но уже — вместе.
Эпилог
Один год спустя…
Церемония началась под звон хрустальных бокалов и тонкую музыку струнного квартета. Я слышала её, как сквозь воду. Видела, как белоснежный шатёр расправил свои крылья в саду старой усадьбы той самой, где когда-то снимали кино о вечной любви. Всё вокруг было как сон. Ленты на скамейках шелестели, цветы обступали дорожку, как свидетели: персиковые пионы, ранункулюсы, лаванда, дикий розмарин. Я помню, как лепестки под ногами казались почти снегом — хрупкими, невесомыми.
Гости уже собрались. Я видела сквозь занавес, как кто-то обнимался под яблонями, кто-то снимал сторис, кто-то просто молчал но с глазами, полными ожидания. Там были наши друзья, тренеры, преподаватели, одногруппники, девочки с балета, даже соседка с пятого. Все они знали: это не просто свадьба. Это — то, чего ждали…
Воздух пах розами, шампанским и чем-то летним. Солнце уже клонилось, мягко касаясь плеч, скользя по бокалам и скатертям.
А потом началось.
Я вышла. Босиком. По дорожке из лепестков. Платье было почти невесомым, как свет с длинными рукавами и открытой спиной. Оно не кричало «смотрите», а будто шептало: «это про неё». Вуаль едва трепетала, как дыхание. Волосы собраны небрежно, и только веточка эвкалипта, чуть сбившаяся в сторону. Я ничего не играла. Я просто шла к нему. К себе. К правде.
Сенька стоял у арки.
Он был в чёрном костюме, с белой розой в петлице. И с глазами, в которых было всё. Всё, что мы не договорили за эти годы. Всё, что боялись потерять. Всё, что однажды могли упустить. Он смотрел на меня, не моргая. И в тот момент я знала — он тоже слышит только мои шаги.
Когда я подошла, и наши пальцы встретились всё исчезло. Гости, музыка, даже небо. Остались мы. Только мы. Все наши ссоры, страхи, молчания и возвращения вдруг стали мостом. Мы стояли уже на другой стороне.
Ведущий говорил что-то важное и красивое, но я слышала только его дыхание. Только его голос, дрогнувший, когда он сказал «да». Моё «да» было почти шёпотом. Но я знала, он услышал.
Родители рядом улыбались и плакали. У теть Лены дрожали плечи. Моя мама держала в руках платочек, который шила ещё бабушка. Макар снимал на камеру, а потом просто выключил и смотрел. Он знал — это не для съёмки. Это — в сердце.
Полина Михайловна сидела чуть в стороне, с бокалом шампанского и той самой тихой улыбкой, которой она когда-то провожала нас после репетиций. А рядом — тренер Сеньки. Они кивнули друг другу. И я вдруг поняла: они знали, что этот день настанет.
Илья стоял в тени, у края сада и о чем-то тихо говорил с Аглаей, в глазах которой стояли слезы. Казалось в их истории еще не поставлена точка, и у них все еще шанс на их долго и счастливо.
Когда заиграла музыка, Сенька взял меня за руку. Мы почти не танцевали. Мы просто двигались сквозь воздух. Под Джеймса Блейка. Я чувствовала, как его рука на моей спине —дышит. Как он не отводит взгляда. Как будто снова и снова говорит: «Я здесь. Я с тобой».
— Знаешь, на кого похож этот день? — прошептал он мне.
— На мечту? — улыбнулась я.
— На нас. Настоящих.
Над нами вспыхнул фейерверк. Цветы света разлетелись по небу. Все кричали, хлопали, обнимались. А мы стояли — я в его пиджаке, он — с моей вуалью, запутавшейся на плече. Нам больше ничего не нужно было. Ни подтверждений, ни громких слов. Только это чувство. Только выбор. Только тишина, в которой слышно: мы — навсегда.
Это были мы.
Арсений и Есения.
Те, кто вырос рядом. Те, кто заблуждался. Терял. Возвращался.
Те, кто наконец научился — любить по-настоящему.
И остаться.