- Ладно нам тысяцкий с тобой рассуждать то, что Богом предопределено, - все в его руках! - и перекрестился.
- Легко же и просто сослаться на навязанного Русской земле Бога!.. Русским, имеющим очень сильных, влиятельных и многочисленных Богов, которые и теперь еще сохранились исподволь в Душе у каждого - это же боги свои, родные, не иноземные...
- Ты, Рагуил, не прав! - Я и то знаю - ты тем паче, - что еще в 860 году - за 128 лет раньше до того, как остатки некрещенных чернолюдинов киевских вогнал в воды Почайны - крестил в "Иордан-реке" - Володимер Святославич, - в Подоле поставили - после очередного победоносного похода на Царьград - церковь христианскую -Ильи... Русь уже тогда выбрала Веру!..
- Русь не выбирала, ей навязали: вначале гости, ходившие по Днепру-Славутичу из Греции в полуночные земли норманов-викингов, а потом Аскольд и Дир со своими христианскими дружинами постепенно утвердили христианство. Правда, Олег спустился и, взяв Киев, вновь ввел русских богов, но не помогло...
- Знаю, ты аккурат все разложишь и расскажешь про все, что происходило, но пора нам, друг, обойти посты, подышать свежим ветром... Самое сонное время сейчас, ребята спят - хоть убивай их. Ты же знаешь, скольких пороли, но все равно спят - стоя научились спать черти, - ох не к добру!.. Скорее бы уж Всеволод с курянами пришел...
Рагуил, уже выходя из шатра:
- Эх мы! Коренное истинное в народе и то рушим: Веру славян-русинов, которая живила, объединяла не только нас, русских, но иные народы в единую Русь с могучим телом и душой, заменяем силком инородным чужеземным, пришлым, заставляем прижиться на суровой и в то же время прекрасной великой просторами земле, чем-то подобием веры, что было у русского народа... Конечно, со временем люди примут Православие, - куда денутся, - но это уже будут другие люди: не русские, а только народ, говорящий по-русски!..
8
Рядом с Третьяком - стремя в стрему - скакал сотский Жмень Бродник. Пыль, топот, запах конского пота. Изюмская сакма отвернула от Оскола направо - пологий длинный подъем. Слева еще на светлеющем горизонта зловеще догорали, зажженные закатившимся под Землю огромным огненно-красным Солнцем, звере-змееподобные тучи.
Сотник повернул голову к Третьяку и, перекрикивая шум-грохот бегущих коней, - низким хрипловатым натуженным голосом:
- Сейчас дорога пойдет по гребню - водоразделу между Осколом и Сальницей - вновь поедем на полдень - повернем налево - слева будет Оскол, а справа - Сальница... Днем-то далеко бы нас видно было бы... - оскалился: на темном грязном бородатом лице забелели лешачьи зубы. Третьяк покосился на него, ничего не сказал. - Ты теперь будь всегда рядом со мной и делай то, что я скажу... Олстин хоть и Прохоров внук (знаменитый черниговский боярин - тысяцкий), но Степь и обычаи ённые я лучше знаю... Я слово дал Твердиле и крест целовал пред Богом, что тебя сберегу!..
Третьяк теперь уже смотрел на сотского с удивлением и не нашелся, что сказать, кроме как:
- Олстину почему-то не верю...
- Он все верно делает: нам в темное время нужно успеть пройти высокое место, а потом, когда спустимся к Сальнице, там пойдет широкая песчаная плотная сакма и тогда можно будет потише, но все равно к Узунскому перевозу (броду) нужно подходить в темное время и лучше до поры-времени за Холмом встать...
Перед самым рассветом, когда они уже подходили к Холму (справа обтекалась Сальницей), к ним навстречу выехали русские сторожа-заставники. Помогли правильно расположиться, чтобы Холм прикрывал, - не видно было ни с Узуна, ни с правобережья Донца (кипчакская сторона).
Третьяк, ложась на одну попону с Жменем, спросил:
- Почему Олстин все-таки послушался сторожей и не послал нас на Узун-гору?
- Тут свои законы. Ты видел, как русские сторожа одеты?
- Приметил: как половцы будто бы...
- То-то!.. И наши и ихние (половецкие) сторожа ходят к друг дружке и, если не наглеют, то не трогают другу друга. А Длинная Гора или по-половецки - Узун (высота - 218 м, длина чуть более 4 км) - ничейная как бы земля - но сейчас оттуда ушли ихние сторожа - они и без того знают, должно быть, где мы и сколько нас. Вот-вот должны вернуться с Поля наши русские сторожа - сам заставный воевода ушел смотреть и слушать Поле...
Проснулся Третьяк от того, что в глаза светило солнце, было жарко и онемела шея (под голову ложили седло).
Русские сторожа пришли только в среду к вечеру (8 мая). Не знали суть вестей, но то, что вести тревожные, знали все...
И когда в четверг утром на рассвете прибыли князья с полками, то их встретил сам заставный воевода. Он подошел к Игорю Святославичу и хотел поклониться, но сидящий верхом на коне князь попридержал за плечо воеводу, слез сам без помощи стремянного и полуобнял, похлопал по спине своего старого знакомого боярина-воеводу...
- Княже, "видихомся с ратными, ратници ваши со доспехом ездять; да или поедете борзо, или возворотися домовь, яко не наше есть веремя"!..
Игорь Святославич велел собраться вместе с ним на утреннюю трапезу князьям, главному воеводе, тысяцким и пригласил заставного воеводу. Всему войску было приказано напоить и накормить коней и отдыхать. Третьяк с сотским Жменем проследили, что и как воины выполнили приказанье, и улеглись в тени, обиженные тем, что их не пригласили на княжескою трапезу, разговаривали: "Советуются-думают, как воевать, где и какими путями идти". - Жмень отвернулся от Третьяка - повернулся на бок: "Я и так знаю, куда и где пойти, - этими местами мною многожды хожено-езжено..."
9
Солнце уже давно ушло за лесистую Узун-Гору на правом берегу "Дона" (Северного Донца), нависшей над переправой-бродом темной громадой. Было около 22 часов, четверг, 9 мая. Собрались "через ночь" на половцев. Третьяк чувствовал какую-то тревогу - необычным было даже не то, что не утром выходили в поход, а в том, что впереди известность: враг ждал...
Конь и то понимал, точнее, чувствовал своего хозяина, и пошел с неохотой. Из-за Холма спустились на утоптанную песчаную сухую сакму, которая пролегала рядом с Сальницей. Вот к устью она широко разлилась, запрудив себе путь песчаными наносами и заилив Северному Донцу русло так, что кони по брюхо перешли на ту сторону. Олстин повел свой полк напрямую - через Гору, - за ним шли все остальные - Игорево войско. Час шли по хребту (в южном направлении) Горы сквозь притихший лес - природа молчала - она была еще не чужая, но уже не своя. Спустились шагом в луговые леса - дубравы в основном, - с широкими просторными пожнями-полянами, чередующимися оврагами с заросшими кустарниками и тут все изменилось. ("О, Русская Земля! Уже за шеломянем еси!") Лес вдруг начал шуметь, слышались ужасные отдельные крики-свисты, которые даже приглушенные шумом-гулом многотысячного конного войска, вызывали страх и тоску...
Дошли до первой речки-притока Тишлы-Каменки (речка Каменка впадает в Донец чуть ниже по течении горы Узун-Изюма - русские войска шли по левобережью навстречу истоку этой реки). Остановились на короткий привал, - чтобы напоить и накормить коней. Выделив конюших, воины улеглись на прохладную траву. И тут началось...
Жмень - чуть в посветлевшей ночи - сверкнул глазами.
- Какую жуть наводять бисовы дивы - кликами своими пугают и дают знать своим другам-половчанам о нас... Тут еще вон волки в яругах воют так, что душу холодом дотpaгивает... Ух, сколько их!.. Соловьев заглушают...
А когда войско поднялось и вновь пошло, но тучи галок и ворон с чаканьем и граем поднялись в посветлевшее небо и так продолжали кружится над ними, сопровождая их, и только по мере того, как поднималось жаркое солнце, все распекая и накаливая вокруг, все неистовее и громче гаркали и клекотали.
К шести утра достигли истока Каменки - небольшого ручейка. Стояли недолго - только поили коней. Солнце начало пропекать: шлемы и брони, колчуги, оружие так нагрелось, что обжигало голые пальцы, а тут еще этот зловещий грай кружащих над головой пожирателей мертвечины... Вой, ждущих живой крови раненых и умирающих, волков-вампиров... Муторно на душе у каждого русского - скорбные лица и тоска в глазах (но страха не было!).