Ее глаза расширяются от первого вкуса теплого бурбона, но прежде чем я успею моргнуть, она делает глоток, чтобы наверстать упущенное. Ей приходится быстро глотать, чтобы справиться с тем количеством, которое я пускаю ей в рот. Я ощущаю, как маленькая струйка стекает по моим пальцам из уголка ее губ, прежде чем она успевает все проглотить.
Когда мой рот оказывается пустым, я отстраняюсь, чтобы поймать оставшийся алкоголь, вытекающий из ее губ, прежде чем он успеет капнуть на ее сиськи. Я прижимаю язык к ее пропитанному ликером подбородку. Богатый вкус бурбона, смешанный с ее ароматом, моментально вызывает у меня полное привыкание. И, блядь, я с удовольствием стал бы алкоголиком ради нее.
Начиная с маленького шрама под ее подбородком, я провожу языком по ее коже, пока не достигаю ее нижней губы. Я даже не пытаюсь контролировать свои первобытные инстинкты, когда сосу ее полную губу и прикусываю ее, чувствуя металлический привкус ее крови. Она всхлипывает и ерзает против меня, ее твердые соски трутся о мою грудь, заставляя мою руку скользнуть ниже ее горла.
Я выпускаю ее ярко-красную губу, чтобы увидеть тот самый момент, когда ее глаза загорятся смесью страха и вожделения, пока моя рука скользит к ее груди. Но вместо того чтобы увидеть ее затуманенные желанием карие глаза, я встречаюсь с собственным животным фиолетовым взглядом в зеркале за ее спиной. Взглядом существа, порочного до мозга костей. Истинный монстр, скрывающийся под кожей, целенаправленно разрушает невинную женщину в своих руках.
Борясь с собой за контроль, я отворачиваюсь от дикого зверя в зеркале и прижимаюсь щекой к ее лицу, мои губы всего в нескольких миллиметрах от ее уха. Я буквально в секунде от того, чтобы разорвать на ней одежду и трахнуть ее прямо на этом гребаном баре. Но каким-то ебаным чудом, какой-то частью самоконтроля, о котором я даже не знал, я все-таки останавливаюсь.
– Иди спать, Софи, – рычу я ей в лицо, оскалив зубы.
Дрожь, пробежавшая по ее телу, бьет меня прямо в самое нутро. Я заставляю свои руки отпустить ее, но перед этим грубо отталкиваю. Мое прикосновение жестокое, но я больше не могу сдерживаться. Ей нужно свалить нахрен отсюда. Сейчас же.
Как и положено умной девочке, она спотыкаясь, обходит бар и неловко хватает свою сумку. Я отказываюсь смотреть на нее, но слышу ее шаги по лестнице. Она бежит наверх, и как только за ней захлопывается дверь, я хватаю ее стакан с бурбоном и с яростным ревом швыряю его через всю комнату.
Стакан разлетается вдребезги, бурбон летит во все стороны, а осколки стекла выглядят как физическое воплощение того, что творится у меня внутри. Я — поломанный, непоправимо сломанный кусок дерьма.
Хочется орать, все крушить и врезать кому-то, чтобы хоть как-то сбросить это ебучее напряжение. Какого черта я вообще себе надумал? Да она точно сейчас побежит к брату и расскажет ему, какой я больной ублюдок.
За какие-то две минуты я умудрился наброситься на девушку, к которой у меня нет права даже прикасаться, и разрушить лучшую дружбу, что у меня когда-либо была.
Я сжимаю глаза, будто это может помочь мне сбежать от реальности. Как и положено ебанному Морелли, я снова все разрушил, к чему прикасался.
Глава 6
СОФИ
Больница, в которой я работаю, — одна из самых маленьких в Новом Орлеане. Она находится вдали от городской суеты, и обычно сюда приходят пациенты без серьезных экстренных случаев. Но иногда, в редкие ночи, у нас вдруг наступает настоящий аврал.
И как раз такой сменой была моя до тех пор, пока примерно сорок пять минут назад все не успокоилось. Впрочем, отвлечься от того, что случилось с Декланом на прошлой неделе, мне было только на руку.
Я набиваю руки всем необходимым в шкафу с медицинскими принадлежностями — ровно тем, что потребовал лечащий врач. Доктор Хейли — отличный врач, который чересчур серьезно относится к своей работе, но, блин, он старой закалки и не дает медсестрам нормально отдохнуть. Мне "повезло" оказаться старшей медсестрой на этой смене. А это значит, что я отвечаю за то, чтобы все мои медсестры и помощники получили хоть какой-то перерыв, когда доктора нет поблизости.
Так как нас закидало работой, все мои медсестры бегали без передышки последние десять часов. Как только поток пациентов немного схлынул, а доктор Хейли тихо свалил в комнату для дежурных, я сразу отправила всех на перерыв.
Сейчас из пятнадцати коек заняты только три, и пациенты ждут результатов анализов. Еще недавно все были заняты, а приемная забита до отказа. Но с течением времени поток больных снизился: кого-то отправили в другие больницы на операции, кого-то госпитализировали для наблюдения, а многих выписали довольно быстро.
Сейчас я взяла на себя обязанность пополнять комнаты, пока мои санитары заслуженно отдыхают. Я не против подождать до конца смены, прежде чем смогу присесть и что-то перекусить. Я привыкла заботиться о других, пренебрегая своими потребностями. Наборы для наложения швов, капельницы, канюли, марля — все, что можно взять без рецепта, отправляется со мной с полок, пока есть время.
Когда мой приемный покой был полон, я была занята настолько, что в голове не оставалось места для чего-то, кроме работы. Но теперь, когда стало тихо, мой мозг пытается заставить меня вспомнить то, что произошло неделю назад.
Что же все-таки случилось?
Я задавала себе этот вопрос раз пятьдесят за последние восемь дней. Почти убедила себя, что это был просто бред или сон, и на самом деле ничего не произошло. Но потом я касаюсь языком места за губой, где раньше была небольшая ранка, и понимаю, что все это было мучительно реальным. За все те разы, что я сталкивалась с Декланом, он никогда не касался меня. И до того самого четверга я никогда бы не подумала, что он когда-либо решится на это.
Когда я зашла в бар, я была злой и вся взмокшая. Не только из-за того, что в голове крутились слова Лиама, но и потому, что этот гребаный кондиционер в моей тачке опять сломался, и мне пришлось тащиться домой через июньскую жару с открытыми окнами, надеясь хоть как-то остудить себя. Честно, не понимаю, кому может нравиться это адское пекло. Я его ненавижу.
Я сразу заметила, что он выглядел по-другому той ночью, как будто был готов на меня сорваться. Но убей меня, не пойму, что же могло так измениться, что он потерял свою стальную выдержку и... сделал то, что сделал?