Куп долго молчит, и я встречаю его пронзающий взгляд своим. Не могу понять, почему у меня такое сильное желание заставить его согласиться со мной. Будто если я смогу убедить его, что я дерьмо, это подтвердит то, что я всегда знал. Когда он, наконец, откидывается назад и складывает руки на своей огромной груди, мне кажется, что я донес свою точку зрения. Но тут он открывает рот:
— Похоже, ты пытаешься ответить за грехи своего отца, а не за свои.
Я вздрагиваю от его обвинения.
— Она умерла только потому, что была со мной, — быстро выпаливаю я. Куп закатывает глаза, и его взгляд ясно говорит, что то, что он скажет дальше, мне точно не понравится.
— И что, ты должен был лечь рядом и сдохнуть вместе с ней? — его слова звучат без малейшего намека на жалость или сочувствие. Он задает вопрос так, будто это что-то очевидное. — Можешь обижаться на меня сколько хочешь, но мир-то не остановился. Она умерла, а ты остался жить. Как ты думаешь, что бы она сказала, если бы увидела тебя сейчас? Если бы увидела, что ты позволяешь своему мертвому, ебанутому отцу выиграть. Ты предпочел бы позволить ему украсть всю твою радость и контролировать твою жизнь даже из могилы, чем схватиться за что-то настоящее? За то, что прямо перед тобой, но ты слишком туп, чтобы это взять, пока она не поняла и не ушла. Потому что, поверь, братан, она рано или поздно сдастся. Она та, кто знает себе цену и не будет терпеть твое дерьмо долго. И вот тогда где ты окажешься? Будешь сидеть тут в баре, пить в одиночестве, как пустая оболочка мужика, у которого нет ничего, кроме его никчемного прошлого и сожалений.
Я пытаюсь перевести дыхание, как будто его слова выкачали весь воздух из комнаты. Охреневший, я не могу подобрать ни слова в ответ. Но прежде чем я успеваю хоть как-то оправдаться против его вываленной правды, передняя дверь бара с глухим звуком открывается.
Мои расширенные глаза мгновенно перемещаются с Купа на входную дверь, когда Ромео заходит внутрь, с зажатой между пальцами сигаретой. Куп переводит свое внимание на чужака, затем встает из-за стола. Он поднимает мою брошенную жилетку с соседнего стула и пихает ее мне. Я автоматически хватаю толстую кожу, все еще пахнущую розовыми лепестками. Отпуская, он говорит, уже тише:
— Ты всегда собираешься позволять прошлому определять, кто ты сейчас?
Его слова явно предназначены только для меня. Без лишних фраз он разворачивается и уходит на кухню. Все, что я могу, — это тупо уставиться на символ на своей жилетке, пока не услышал, как он хлопает дверью.
Сползая со стула, я встаю, словно на автопилоте. Не думая, натягиваю сладко пахнущую кожу на руки и чувствую, как тяжелая жилетка оседает на плечах. Сдерживаю желание закрыть глаза, зная, что стоит мне это сделать, я снова увижу ее, молящую о продолжении моих «милых» пыток.
На ватных ногах я двигаюсь к своему брату.
— Погнали, — бурчу, не сбавляя шага, выхожу на яркий свет дня, пока мое прошлое все так же дышит мне в спину.
Глава 11
ДЕКЛАН
Пара машин стоит перед откровенно раздолбанным зданием. Черный асфальт под ними раскален так, что от него поднимаются ебаные тепловые волны. Грязная красная неоновая вывеска на крыше мигает, показывая название этой захудалой жрачки. Кто вообще, блядь, придумал, что "Sloppy Joe's9" — нормальное название для кафе?
— По нашим данным, этот урод сейчас внутри. Дом следил за ним вчера ночью и скинул мне инфу, как только эта мразь вылезла из своей дыры, — голос брата раздается в салоне его роскошного Audi, возвращая меня к этой жалкой забегаловке.
— Его зовут Джеймс, но больше известен как Джимми Родригес. Бывший зэк, сидел за наркоту, на свободе уже почти девять лет. Был у него дядя Джо, который оставил ему этот "пятизвездочный" общепит. Несмотря на то, что на бумаге он вроде как легальный бизнесмен, Джимми все еще сливает товар местным барыгам по выходным. Этот мудак с особым удовольствием пускает по носу "волшебный порошок", — Ром закладывает палец под ноздрю и громко втягивает воздух, пародируя процесс. Затем он улыбается той самой ухмылкой, которую я знаю с детства. Его показушное выступление почти заставляет меня усмехнуться, но я сжимаю губы и остаюсь безмолвным.
Его глаза, потемневшие и опухшие от легких синяков вокруг носа, сужаются, и улыбка исчезает. Он возвращается к папке в руках. Во мне снова просыпается чувство гордости за следы нашего утреннего замеса. Даже сейчас, когда он корчится от боли при каждом глубоком вдохе, а синяки на его лице темнеют, мне хочется ухмыльнуться.
— Пару лет назад он, вроде как, вложился в недвижку, — бормочет Ром, перелистывая одну из страниц. — Или, по крайней мере, несколько объектов записаны на его имя. Один из них — склад неподалеку, где он варит свою дрянь. Моим ребятам понадобилось время, чтобы связать Антонио и Джимми, но они, наконец, нашли денежный след. Антонио купил этот склад для нашего маленького дельца, чтобы тот предоставил ему безопасное место в Новом Орлеане. И нет, это не склад. Мои парни уже обчистили его после того, как Джимми утром объявился здесь. Ничего. — Он качает головой. — Ну, если не считать горы кока.
— Так это все пустышка, что ли? — рычу я, злясь на то, что он тратит мое время на эту херню. Но он улыбается, как будто ждал этого вопроса.
— Это не единственное место, которое ему досталось от Слоппи Джо, — кивает он на захудалую кафешку. — У этого парня на его имя куча недвижимости по всему югу Луизианы. Это значит, что слишком много объектов, чтобы прочесать все. Где бы ни прятался Антонио, а теперь, возможно, и Маттео, это место тщательно скрыто. И наш друг — единственный, кто может точно сказать, где оно.
Он быстро захлопывает папку и бросает ее в бардачок. Затем достает оттуда золотой Кольт, который так ярко сверкает под полуденным солнцем, что чуть не ослепляет меня. Несмотря на красивую черную рукоять с гербом семьи Морелли, я не могу сдержать смех, глядя на этот нелепо блестящий пистолет. Он проверяет магазин, а я уже не могу сдержать насмешку.
— Что за хрень? — удивление сквозит в моем голосе. — Мне начать называть тебя Бондом, Джеймсом Бондом? — тяну я с фальшивым британским акцентом. Он смотрит прямо мне в глаза, вставляет магазин на место и открывает дверь.