Меня бесит, что они все считают нормальным лезть в такие дерьмовые переделки. Презираю реальность, в которой каждый член “Коварных” готов сдохнуть ради какого-то гребаного дела. Но больше всего я ненавижу то, что, несмотря на то, что одна из этих долбаных "работ" чуть не забрала моего брата, мне придется смириться с тем, что он вернется к ней, как только восстановится.
Даже если мне тошно от одной мысли, что кто-то из них может уйти и больше не вернуться, им придется это делать. Все, что они творят, все их темные дела, видимо, имеют какое-то значение. Я понимаю это так же ясно, как и то, что на моих пальцах засохла кровь моего брата. И хотя я понятия не имею, почему этот "заказ" вообще возник, я знаю, что у них есть некая высшая цель, и мне придется смириться с этим.
Даже если меня убивает мысль о том, что в следующий раз мне придется спасать не Лиама. В следующий раз это может быть Деклан.
Деклан, которого мне придется держать, вытаскивая пулю, пока он будет орать от боли. Деклан, который сожмет зубы на деревянной ложке так, что она навсегда останется вмятой его челюстями. Деклан, за которым мне придется смотреть, как он теряет сознание, пока я прижигаю рану, чтобы остановить кровь. Вероятность того, что он станет следующим полумертвым телом, которое я буду лечить, чертовски велика.
И это пугает меня гораздо сильнее, чем должно.
Отгоняя мрачные мысли, я обхожу бар, за которым никто не стоит, и подхожу к маленькой раковине для мытья бокалов. Можно было бы воспользоваться кухонной раковиной, но мне нужно было выбраться оттуда, как только Лиам оказался вне опасности. Я больше не могла выносить обеспокоенные взгляды Тейтум и пустой взгляд Деклана.
Бросив испорченную тряпку в раковину, я открываю горячую воду и жду, пока из крана не повалит пар. Без колебаний засовываю покрытые засохшей кровью руки под кипяток, лишь слегка поморщившись от жжения.
Вода стекает густым красным потоком, размягчая засохшую кровь, которая оживает прежде чем исчезнуть в водовороте в сливе. Шмыгая носом, я быстро скребу пальцы, счищая кровь ногтями из каждой складки и трещинки на коже.
Смыть это, смыть, смыть все.
Наклонившись, я подставляю одну руку под воду, тщательно отмывая ее до локтя, где пятна крови начинают исчезать. Повторяю то же самое с другой рукой.
Как только я смываю кровь, тянусь к бутылке с моющим средством. Или, по крайней мере, пытаюсь ее схватить, но она выскальзывает из моих пальцев. Вода, которая капает с моих рук, уже бледно-розовая, пока я, наконец, не хватаю скользкую бутылку дрожащими пальцами. Я держала свои руки абсолютно ровно все то время, пока мучила брата, но как только вышла из кухни, дрожь захлестнула меня, и теперь я боюсь, что она не прекратится.
Снова шмыгнув носом, я быстро переворачиваю бутылку и выливаю синюю жидкость себе на ладонь. Бросив бутылку обратно в раковину, начинаю тереть руки, создавая густую, шелковистую пену. Вскоре белые пузыри тоже становятся розовыми. Подняв засохшую губку рядом с раковиной, я начинаю тереть кожу, пока не почувствую, как она начинает гореть. И даже тогда я продолжаю, отчаянно пытаясь смыть эту чертову кровь с моих рук.
Наклонившись, я поспешно ополаскиваю себя в горячей воде еще раз. Руки горят, а кипяток только усиливает боль, когда я держу их под струей, наблюдая, как они краснеют от собственной крови, поднявшейся на поверхность после жесткой очистки.
Руки чисты. Видимые глазу, они выглядят так же идеально, как и пару часов назад. Но, несмотря на это, я все еще чувствую кровь брата, стекающую между пальцами, пока он борется за сознание. Поэтому я снова тянусь за бутылкой с мылом.
Пальцы трясутся так сильно, что я снова роняю бутылку. Полупустая тара с глухим стуком падает на деревянный пол, этот звук эхом раздается у меня в голове. Шумно всхлипнув, я злюсь на себя, вытираю нос тыльной стороной ладони и наклоняюсь, чтобы поднять бутылку. Розовая вода капает с носа, а мои дрожащие пальцы едва касаются пластика, прежде чем их останавливает татуированная рука, забирающая бутылку первой. Черная птица, выгравированная на коже, словно насмехается над моей борьбой со смертью, когда я смотрю на нее.
Поднимаю взгляд вверх по чужой руке. Плотно натянутые, татуированные предплечья, покрытые мелкими каплями крови, встречаются с моими глазами. Выше, грязная, темно-синяя рубашка с закатанными до локтей рукавами. Она порвана в нескольких местах, позволяя увидеть иссеченную татуировками кожу под тканью. Внимание привлекает тонкая цепочка, обвивающая его шею, как любовное объятие. Маленький круглый кулон покоится в ямке на его горле, поблескивая под тусклым светом бара, когда он сглатывает.
Мой взгляд поднимается выше, к его почти знакомым губам. Только эти губы не обрамлены короткой черной бородой, как я привыкла видеть и чувствовать против своих собственных. Дыхание замирает, когда он улыбается и говорит.
— Тяжело, правда? — Его глубокий голос прокатывается надо мной, вызывая разряды узнавания, словно молнии по позвоночнику. Я моргаю, сбрасывая оцепенение, и поднимаю взгляд к его глазам. Меня мгновенно захватывают эти темно-синие, почти фиалковые глаза. Они сверкают, когда он улыбается мне. Деклан, но не Деклан.
— Что тяжело? — шепчу я, даже не обдумывая, что спрашиваю. Мой голос хриплый от безмолвия и шока. Совсем недавно я узнала, что у Деклана есть брат, но сейчас осознаю, что у него есть брат-близнец. Идентичный брат. Настолько похожий, но в то же время совершенно другой, что это трудно объяснить.
Его улыбка знакома, но совсем другая. Та же слегка кривоватая ухмылка с ровными зубами, но не такая замкнутая, как у Деклана. Те же темные волосы, но другие. Темные, как ночь, но без осветленных прядей от солнца. Его глаза того же цвета, но все же другие. Цвет похож, но они не сверкают так, как глаза Деклана. Эти глаза тусклые. Эти глаза видели слишком много дерьма, пережили слишком много.
Близнец Деклана снова улыбается, когда тянется и выключает кран. Белый шум, окружавший меня до этого, исчезает, и тишина медленно, но верно возвращает меня к реальности.
— Быть хранителем своего брата, — тихо говорит он, ставя бутылку с мылом на место и погружая руку в раковину, где вода медленно уходит. Я следую за его движениями, когда он сжимает старую тряпку, испачканную кровью. Горячие струи воды стекают по его татуированным пальцам и капают в раковину, пока он разворачивает тряпку. Убедившись, что она чистая, он подносит ее к моему лицу.