Раньше это место было тем, куда я приходил, чтобы попытаться забыть о маленькой женщине, которой я одержим. Но теперь оно стало чем-то совершенно иным. Взяв ее в первый раз, я наконец понял, для чего на самом деле создано это место. Это больше не убежище, где я могу выместить свои фрустрации. Теперь я осознаю, что всегда видел в этой квартире святилище, где могу без стыда быть окруженным ее присутствием.
Сегодня меня сюда привела вина. Та коварная совесть, которая грызет меня с тех пор, как я впервые увидел, как она разваливается подо мной. Вспышка похоти пробегает по позвоночнику, когда я вспоминаю, как она разрушилась у меня в руках. Прекрасно дикая, она наслаждалась каждым моментом той темной страсти, которую я ей дал. Той самой страсти, что она разожгла во мне, когда умоляла разрушить ее.
То, как она так красиво умоляла о том, чтобы я ее развратил, почти заставило меня поверить, что она действительно хочет, чтобы я испортил ее для всех остальных. В тот момент я позволил себе поверить, что она хотела меня так же сильно, как и я ее, и мне совершенно не хотелось возвращаться в реальность, где это не так.
Потому что в конце концов, я для нее просто темная фантазия, извращенное любопытство, которое ей нужно было удовлетворить. Хорошие девочки вроде нее никогда не остаются с такими отбитым ублюдками, как я. Я не могу позволить ей разрушить свою жизнь, связавшись со мной на постоянной основе.
Точно. Еще один смешок внутри. Будто я смогу ее отпустить теперь.
Кладу валик обратно в лоток с краской и разминаю плечи, пытаясь снять напряжение, которое все больше накапливается. Прислоняюсь к кремовой тумбе и смотрю на свое отражение.
Мои глаза выглядят потухшими, даже для меня. Темные круги под ними бросают тень на тонкую кожу, показывая миру, насколько я измотан. Я давно не могу нормально спать — не с тех пор, как она стала находиться так близко, но при этом так далеко от меня. Даже просто проходить мимо ее двери последние дни стало невыносимо. Меня вымораживает мысль, что она в соседней комнате, и я не могу ее коснуться. Но даже если я не могу быть рядом с ней физически, у меня есть другой способ держать ее при себе.
Отталкиваюсь от тумбы, лезу в карман и вытаскиваю телефон. Если бы кто-то знал, сколько раз за последнюю неделю я пользовался TSA, меня бы уже точно посадили за преследование. Провожу пальцем по экрану, открываю приложение по чистой мышечной памяти и жму на кнопку аудио. Я знаю, что до ее работы еще несколько часов, но обычно, пока ее бейджик где-то поблизости, я могу ее слышать. Но сейчас из маленького динамика доносится только мягкий шум.
Я больной ублюдок, потому что подслушиваю ее, не говоря? ДА. Но я уже не могу устоять. Если я не могу быть с ней лично, это — лучшее, что у меня есть. Так что мне плевать, если это морально сомнительно. Будто до нее кто-то когда-то требовал от меня высоких стандартов. Так с чего бы это вдруг этому измениться сейчас?
Даже если слушать ее каждый день хоть как-то помогает утолить мою жажду, моя одержимость становится просто невыносимой.
Именно поэтому я тусуюсь здесь, сплю на самодельной кровати из толстых одеял в углу главной комнаты, чтобы сбежать от нее. Иронично, но теперь, когда я больше не могу ее избегать даже здесь, сон стал просто недосягаемым.
Чтобы не сойти с ума от этой безумной усталости, я работал не покладая рук, чтобы довести это место до ума. До ума для чего — я уже и сам не знаю. Теперь я понимаю, что никогда не смогу жить здесь, когда ее присутствие так сильно витает в воздухе.
Звук шаркающих шагов в соседней комнате отвлекает меня от телефона. Наклонив голову в сторону, я смотрю на дверной проем, ведущий в основную комнату. Вдруг шаги замирают, и тихий вздох пронзает меня током по позвоночнику.
— Идеально, — шепчет мягкий голос.
Волна возбуждения и паники прокатывается по моим нервам, когда я слышу это далекое слово, сорвавшееся с до боли знакомых губ. На автомате блокирую экран телефона и кладу его на тумбу, прежде чем сделать шаг к открытому дверному проему и заглянуть в него.
Вид ее — той самой, которой я одержим, стоящей в центре квартиры, созданной с мыслями о ней, — почти выбивает из меня дыхание. Сердце начинает колотиться, когда я смотрю, как моя зависимость направляется на маленькую кухню.
Как и все остальное в этом пространстве, я выбрал эти шкафы, думая о ней. Хотя кухня в ее старом доме была белой, а не черной, я решил, что черная лучше впишется в это пространство. И судя по тому, как она с восхищением смотрит на темные шкафы, я явно не ошибся.
Она еще не поняла, что я стою здесь и наблюдаю за ней, так что я позволяю себе насладиться ее реакциями на место, которое, по сути, я построил для нее.
Гордость обволакивает меня, как материнские объятия, когда она проводит пальцами по темным шкафам. Тепло продолжает подниматься внутри, пока я не чувствую, как оно разливается по всему телу. Желание броситься к ней, заключить в свои объятия становится почти невыносимым.
Я с трудом сдерживаю себя и скрещиваю руки на груди, сжимая их крепко, пока прислоняюсь к дверному косяку, притворяясь расслабленным, хотя внутри все кипит.
Я стою на месте, наблюдая на расстоянии, как она проводит своими изящными пальцами по еще нераспакованной черной технике, что заставляет меня испытывать абсурдную ревность к самой кухне. Отсюда видно, что она погружена в свои мысли, и меня начинает разъедать любопытство.
Ее мысли так же заняты мной, как мои — ею? Она пришла сюда в поисках очередных извращенных удовольствий? Она действительно этого хочет?
Вопросы наседают на меня один за другим, внутренний голос становится настолько громким, что это сводит меня с ума. Я трясу головой, прогоняя эти мысли, прежде чем снова сфокусироваться на маленькой, соблазнительной латине, которую я жажду больше, чем любую другую форму наслаждения. Если она пришла, чтобы меня найти, значит, пора перестать прятаться. Я просто не уверен, что выйдет из этого выхода на свет. Но я вот-вот узнаю.