— Я не хочу тебя, Софи. Я жажду тебя. До такой степени, что это стало, блядь, зависимостью. Я по-настоящему одержим тобой, La Mia Alba, — рычу я, прежде чем снова погружаю пальцы в ее влажное отверстие.
— Когда ты говоришь мне такие вещи, когда заявляешь, что хочешь еще больше этих темных удовольствий, которые могу дать только я, это сводит меня с ума. Я хочу вкусить тебя до последней капли. Чтобы твой вкус навсегда остался на моем языке. Чтобы твое ебучее присутствие осталось в каждой клетке моего тела, — шепчу я ей на ухо, трахая ее пальцами с решимостью. Ее киска сжимается вокруг меня, ее мышцы сокращаются сами по себе.
— Так что, если ты действительно хочешь, чтобы я испортил тебя, скажи это, — требую я, изгибая пальцы внутри нее, другой рукой хватаю ее за челюсть, заставляя ее встретить мой взгляд, пока я двигаюсь в ней. Я качаю головой, наблюдая, как она спотыкается о слова.
— Не строй из себя невинную, Мелкая. Эти слова уже слетали с этих жаждущих кончить губ, — рычу я, тяну ее челюсть так, что она поворачивается и смотрит на меня через плечо. Я нависаю над ее губами, ее быстрое дыхание смешивается с моим. — Мне нужно услышать их снова. Вбить их в свою память, чтобы вспомнить, когда ты осознаешь свою ошибку, — признаюсь я, прижимая свои приоткрытые губы к ее. Ее тело содрогается, когда мои пальцы глубоко внутри нее. Я сжимаю ее челюсть сильнее, наслаждаясь тем, как ее глаза щурятся от боли. — На колени и скажи это, — требую грубо.
Ее мягкие руки находят мои предплечья, цепляются за меня, а ее карие глаза на мгновение проясняются от желания, позволяя мне заглянуть в ее светлую душу. Я открываюсь снова, показывая ей все свои сломанные части, пока мы не перестаем быть двумя разными людьми. Теперь мы — одно целое, единый разум и душа.
Ее губы приоткрываются, и ее прелестный язычок высовывается, чтобы смочить их. Мой член снова дергается за джинсами, когда она выходит из моих рук и поворачивается ко мне лицом. Я опускаю руки по бокам, хотя пальцы горят желанием снова схватить ее. Она даже не пытается поправить свою одежду, удерживая на мне свой темный взгляд, и медленно, грациозно опускается на колени у моих ног. Бело-горячее желание взрывается вдоль моего позвоночника, когда она делает именно то, что я потребовал. Страх ползет вниз по спине, переплетаясь с моей слепой преданностью этой женщине, когда она смотрит на меня, как грешница, раскаивающаяся перед своим богом. И я знаю, что с ее следующими словами я уже никогда не буду тем человеком, которым был раньше.
Глава 23
СОФИ
Ты, должно быть, ищешь смерти. Внутренний голос насмешливо цокает языком, пока я смотрю вверх на подавляющую силу, возвышающуюся надо мной. Я игнорирую этот дурацкий голос, пока он, наконец, не отступает из моей головы. Да плевать, ищу я смерти или нет — я хотела этого так долго, что теперь никому не позволю испортить мне момент, даже если этот "кто-то" — часть моего собственного разума.
Деклан нависает надо мной, неподвижный, но каким-то образом весь дрожащий от неуемной энергии, которую я вижу, бурлящую под его кожей. Его темные фиолетовые глаза сверлят меня, пока я опускаюсь перед ним и становлюсь на колени на деревянный пол под нами. Жесткая поверхность приятно впивается в мою кожу, когда я сажусь на пятки.
Я могу только представить, как выгляжу в этот момент. Я даже не пыталась поправить одежду перед тем, как преклонить перед ним колени. Моя грудь все еще полностью обнажена, белая майка скручена где-то выше. Мои штаны от униформы натянуты на бедрах, плотно обтягивая чувствительную кожу под задом. Я чувствую, насколько влажна, когда раздвигаю ноги так широко, как могу.
Похоть затуманивает мне взгляд, пока я смотрю на воплощение мужского совершенства перед собой. Его глаза снова полны огня, когда он смотрит мне прямо в душу. В тот момент, когда я провожу языком по пересохшим губам, его взгляд наконец отрывается от моего и останавливается на этом движении. Он полностью одет, но я все равно вижу, как его мышцы сжимаются и трепещут, будто он отказывает себе в удовольствии, которое я буквально готова ему предложить на коленях.
— Разрушь меня, — мягко прошу я, и вижу, как его глаза закрываются, словно он борется с чем-то внутри, что не хочет принимать мои слова всерьез.
Я неуверенно поднимаю руки и кладу их на его бедра. Его глаза остаются закрытыми, пока я медленно глажу его. Мои руки поднимаются все выше, пока я не оказываюсь рядом с выпирающим бугром, натянутым за молнией его джинсов. Без обычных колебаний я прижимаю ладонь к его затвердевшему члену через ткань.
Я нахально глажу его через джинсовую ткань, отделяющую нашу кожу, заставляя его нахмуриться, а рот приоткрыться на выдохе. Его колени подгибаются передо мной, словно мое касание постепенно ослабляет его волю.
Мои пальцы находят пуговицу на его джинсах, и я быстро ее расстегиваю. Джинсы сползают на его бедрах, и я медленно расстегиваю молнию, проявляя куда больше контроля, чем могла ожидать. Загорелая, татуированная кожа его нижней части живота мелькает передо мной, пока грубые волосы не сменяют черные чернила. Молния идет вниз, и рот у меня так наполняется слюной, что мне приходится сглотнуть, чтобы не захлебнуться ею.
Мое сердцебиение становится неровным, когда моему ненасытному взгляду становится видна верхушка его толстого члена. Я собираю все силы, чтобы сохранить устойчивую руку, когда дотягиваюсь до него и крепко обхватываю. Из его приоткрытых губ вырывается резкий шипящий вдох, когда он заполняет мою руку, причем даже больше, чем я могла представить. Он такой толстый, что у меня нет шансов сомкнуть пальцы вокруг него полностью.
Я так сосредоточена на том, что делаю, что даже не замечаю его движения, пока не чувствую, как его пальцы врываются в мои волосы. Электрический разряд пробегает по моей коже, когда он резко дергает меня за волосы, вынуждая поднять глаза на него. Его темные глаза снова широко открыты, сверлят меня с такой интенсивностью, будто он может сжечь меня на месте.
— Скажи это снова, — рычит он. Я не колеблюсь и не размышляю над его требованием, мгновенно встречая его жесткий взгляд.
— Разрушь меня, Деклан, — говорю я без единой нотки сожаления в голосе. Мои слова льются из меня, как признание в любви, а не мольба о разрушении.