И я понимаю, что, хотя все это мне неприятно и чуждо, это часть пятна, в котором Колтон жил постоянно. Окруженный криками и вспышками, он на сто процентов вернулся в свою стихию. Полнейший хаос позволяет ему забыть о беспокойстве, которое, я знаю, мучает его разум, и за это я очень благодарна.
Отступаю в сторону и смотрю, как он отвечает на вопросы с обезоруживающей улыбкой, которая каждый раз поражает меня. И так же, как я вижу дерзкого плохого парня, блистающего каждым ответом, еще я вижу мужчину полного почтения к любимому виду спорта и той роли, которую он в нем играет. С каждым ответом этот мужчина обретает частички уверенности, которые оставил на трассе в Санкт-Петербурге.
Как бы я ни боялась знакомого призыва «Джентльмены, заводите моторы», глубоко внутри меня просыпается облегчение от того, что он вернулся. Мой безрассудный, мятежный негодник только что нашел опору и отходит к своему месту.
Вокруг нас опускается тишина — непрестанный шум угасает до глухого жужжания по мере того, как минуты бегут, приближая нас все ближе и ближе к началу гонки. Чувствую, как беспокойство Колтона нарастает, вижу это в его непрекращающихся движениях и хочу как-то успокоить, но боюсь, что он почувствует мое волнение, и это только ухудшит дело.
Вижу, как он швыряет пустую обертку от «Сникерса» в мусорное ведро рядом, просматривая с Бэксом и другими членами команды расписание пит-стопов. Смотрю, как он делает шаг назад и глядит на свою машину, склонив голову набок — молчаливый разговор человека и машины. Он медленно подходит к ней; команда, все еще делая последние корректировки, отступает назад. Он протягивает руку и почти ласково проводит ею по носу к кабине водителя. Потом, как обычно, стучит костяшками пальцев по боку четыре раза. На последнем стуке он задерживает кулак, на секунду прислонив к металлу, прежде чем покачать головой.
И даже за хаосом всех последних приготовлений, происходящих вокруг меня, я не могу оторвать от него глаз. Понимаю, как ошибалась, когда надеялась, сидя рядом с его больничной койкой, что он откажется от всего этого. Просить его отказаться от гонок — все равно что просить не дышать. Быть единственной, кого он любит. Гонки у него в крови — безусловная необходимость — и это никогда не было так очевидно, как сейчас.
Интересно, насколько другой будет для него эта гонка без постоянного следования по пятам его демонов, без необходимости ехать быстрее, давить на педаль сильнее, чтобы обогнать их. Будет ли это легче или труднее при отсутствии угрозы, которую он чувствовал всю свою жизнь?
Громкоговоритель оживает, сокрушая мои мысли и размышления Колтона. Он оглядывается через плечо, его глаза тут же встречаются с моими. Застенчивая улыбка расплывается по его губам, подтверждая, что наша связь настолько глубока, что нам не нужны слова. И это чувство бесценно.
Вокруг нас суетятся люди, не сводя с меня глаз, он еще два раза стучит костяшками пальцев по капоту, прежде чем повернуться и направиться ко мне.
— Начинаешь новую традицию? — спрашиваю я, выгнув бровь, с километровой улыбкой в ширину и сердцем, переполненным любовью. — Еще два на удачу или что?
— Нет. — Он ухмыляется, сморщив нос самым милым образом — такой контраст с волевыми чертами его лица — что мое сердце тает. — Вся дополнительная удача, что мне нужна вот здесь, — говорит он, наклоняясь и прижимаясь самым нежным поцелуем к моим губам, и на мгновение замерев.
Эмоции бьют через край — настоящая битва происходит внутри меня, когда я пытаюсь сказать себе, что его внезапное проявление любви не связано с тем, что судьба дарит мне наше последнее с ним воспоминание, так как снова случится что-то плохое. Отчаянно пытаюсь побороть жгучие слезы и насладиться моментом, но понимаю, что Колтон знает, чувствует мое беспокойство, потому что он поднимает руки, удерживая мое лицо, отстраняется и встречается со мной взглядом.
— Все будет хорошо, Рай. Со мной ничего не случится. — Заставляю себя услышать в его голосе абсолютную уверенность, немного расслабиться, быть сильной ради него.
Едва заметно киваю.
— Знаю…
— Детка, Небеса еще не хотят меня, и, будь я проклят, если Аду удастся со мной справиться, так что ты вроде как застряла со мной. — Он одаривает меня ослепительной улыбкой, кричащей обо всем том, что я никогда не считала сексуальным — непредсказуемости, риске, высокомерии — и теперь ничего не могу поделать с той жаждой, которую это создает.