Гелбрайт кивнул.
— Вы можете представить, чтобы она пользовалась фекалиями для того, чтобы отомстить?
— Что еще за фе-ка-лии, черт возьми?
— Испражнения, — вежливо объяснил Гелбрайт, — навоз, какашки, по-большому.
— Дерьмо!
— Точно. Вам известно о том, что она когда-нибудь размазывала какашки на вещах, принадлежащих другому человеку?
Поли хихикнула:
— Нет. Кейт была слишком аккуратной, чтобы вытворять такое. Немного даже помешана на гигиене, точно. Пока Ханна была еще грудничком, она ежедневно мыла кухню с «Деттолом», чтобы уничтожить все микробы. Я говорила ей, что она сошла с ума, хочу сказать, все равно микробы везде, но Кейт продолжала упорно мыть. Не могу представить, чтобы она дотрагивалась до какашек хоть один раз. Обычно даже подгузники Ханны она держала в вытянутых руках, когда меняла их.
Все любопытнее и любопытнее, подумал Гелбрайт.
— Ладно, можете рассказать хоть что-нибудь о том, когда и как все происходило? Когда после того, как она известила Пурди о том, что собирается выходить замуж за Уильяма, состоялась свадьба?
— Не могу вспомнить. Возможно, спустя месяц.
Он быстро сосчитал в уме.
— Значит, если Пурди отсутствовал три месяца, то через два месяца после свадьбы она ушла с работы, потому что была беременна?
— Что-то в этом роде.
— И на каком же месяце беременности она была, Полли? Два месяца, три, четыре?
На лице молодой женщины отразилась покорность.
— Она сказала, что поскольку это касается ее, то не имеет значения, потому что Уильям настолько одурманен, что поверит всему, что она ни скажи. — Заметив в глазах Гелбрайта презрение, Полли поспешила добавить: — Кейт сделала это не из каких-то злых побуждений. Просто от отчаяния. Она-то уж знала, что значит нищета в детстве.
Селия наотрез отказалась лететь на вертолете с Хардингом. Поскольку она не могла нормально передвигаться из-за боли в ноге, Ник Ингрем стал расчищать для нее место в джипе, где было полно непромокаемой одежды, болотных сапог и рыболовных снастей. Закончив дело, он напряженно улыбнулся и наклонился, чтобы поднять ее и отнести в машину. Однако она выказала непреклонность.
— Я не ребенок, — раздраженно выпалила Селия.
— Не понимаю, как еще мы можем сделать это, миссис Дженнер, — терпеливо начал Ник. — Только если вы сумеете сами лечь на живот там, где я обычно кладу рыбу, проскользнув в машину передом.
— Полагаю, ты считаешь все это очень забавным.
— Просто стараюсь быть точным. Боюсь, будет больно, что бы мы ни придумали.
Она покосилась на расчищенный пол автомобиля и выругалась.
— Только не думай, что нести меня легко, — сердито буркнула она. — Ненавижу эту суету.
— Знаю.
Ник подхватил ее на руки и аккуратно разместил в салоне.
— Поездка предполагается по рытвинам и ухабам, — предупредил он, укладывая вокруг нее всякую мягкую одежду. — Вы лучше сразу кричите, когда будет слишком больно, я остановлюсь.
Уже сейчас ей было слишком больно, но Селия не собиралась сообщать ему об этом.
— Беспокоюсь за Мэгги, — произнесла она сквозь зубы. — Она уже должна была вернуться домой.
— Ей надо поставить Стингера в конюшни, — напомнил он.
— Ты когда-нибудь в чем-нибудь ошибаешься? — едко поинтересовалась женщина.
— Не в том, что связано со знаниями вашей дочери о лошадях. Я верю в нее, должны и вы верить.
Он закрыл за ней дверь и забрался в машину.
— Извините заранее, — сказал он, заводя двигатель.
— За что?
— Паршивая подвеска, — пробормотал он и пустил автомобиль со скоростью улитки.
Она не произносила ни звука, и Ник улыбнулся себе, когда въехал на подъездную дорогу к дому Брокстон. Селия Дженнер — мужественная женщина, и он восхищался ею.
— Живы? — спросил он, открывая заднюю дверцу автомобиля.
Селия посерела от боли и усталости, но чтобы убить в ней искру жизнелюбия, требовалось значительно больше, чем гонка по ухабистой дороге.
— Ты вызываешь сильное раздражение, молодой человек, — пробормотала она, обхватывая его рукой за шею, и застонала от боли, когда Ник стал приподнимать ее. — Но ты был прав по поводу Мартина Гранта, — ворчливо добавила она, — и я всегда жалела, что не послушалась. Это тебя устраивает?
— Нет. — Он усмехнулся, вынося ее из джипа. — Неужели упрямство — это то, чем стоит гордиться?
— Я не упрямая, я принципиальная.
— Так вот, если бы вы не были, — он усмехнулся, — такой принципиальной, то находились бы уже в больнице в Пуле и получали правильное лечение.