Филлипс сравнил расстояние между ним и полицией и добавил скорость. Мотоцикл врезался между двумя встречными автомобилями и счастливо проскочил под зубовный скрежет шин по гудрону: начинались городские предместья.
– Остановитесь! Остановитесь! Остановитесь! – заезженной пластинкой ревел в сопровождении полицейских мигалок громкоговоритель!
– Фиг вам! – парировал Феникс. Полицейские сбавили темп, опасаясь врезаться в чью-нибудь кошку, благоденствующую посреди дороги.
Магистраль, раздвоившись, одним рукавом вела к городу, где Саймона поджидали, наверняка, не с рождественскими подарками, а вторым, повиляв по пустырю, упиралась в массивы аэропорта.
Филлипс свернул к стеклянному куполу аэровокзала. В голове, сбиваемые на лету толчками и подпрыгиваниями мотоцикла, дергались шальные мыслишки.
Не то, чтобы Саймон рассчитывал избавиться от погони. Но любая автогонка заключается вовсе не в том, чтобы уцелеть: после финиша – хоть потоп, хоть пожар!
– А славно бы это горело! – полюбовался Саймон на разноцветный пластик, диссонансом вкрапленный среди деревянных панелей.
Их шайка «Бедмен-2» – пятерка мальчиков на металлических мустангах, в отличие от других мелких пакостников города, специализировались на поджогах. Вначале их было всего двое: Саймон и его старший брат Филл – два плохих мальчика, не слушавших тетиных советов.
Вернее, по утрам, когда утка Сара, поднималась к ним, тяжело ухая по ступенькам слоноподобными тумбами ног с узлами подагрических вен, Саймон и Филл послушно выпивали по стакану молока и с понуро опущенными головами виновато жевали гренки с томат-пастой. И весь день «пай-мальчики» охотно исполняли мелкие поручения тетушки.
Ведь впереди был вечер.
Саймон дрожал от нетерпения, когда медлительная стрелка часов телепалась ко времени открытия кафе для тинэйджеров.
А дальше – по полной программе. Через полтора года со дня основания «Бедмена-2» в шайке было около двух десятков ребят. И стоило вечеру сунуть в город грязные лапы, «бедмены», одинаково лихие и неразличимые в полумасках, шарфах до колен и куртках с железными шипами, выгоняли из стойла мирно дремавших коней. Ночные улицы Лос-Анджелеса взрывал рев и рокот мотоциклов с нарочно снятыми глушителями. Мелкие лавочки, торгующие сигаретами и безделицами для туристов, служили им для разминки.
Дух захватывало, когда ты, заржав не хуже влюбленного мула, на полном ходу врезаешься в стеклянную витрину. А хозяева лавчонки, трясясь и охая, улепетывают через задний ход, даже не сообразив набрать вызов копов.
А ты в лихом кураже сметаешь с полок банки, пакеты, коробки. Каблуком крошишь сигаретные блоки, не забыв сунуть за пазуху пару блоков «Честера». Баночки с пивом и кокой лопаются с тошнотворным хряком, фарфоровые негритята, грубо размалеванные масляной краской, хрустят под сапогами, как человеческие зубы. В воздухе клубится облако – это кто-то вытащил со склада и вспорол мешок с мукой. Ты чихаешь и гогочешь, чувствуя себя властелином в паршивой лавке и подлом мире, который и не собирается тебя признавать.
Саймон, зазевавшись, не заметил, как какой-то отважный тип перевернул урну и спихнул железную бочку прямо под переднее колесо. Мотоцикл вздыбился мустангом. Саймон заорал и, перевернувшись в воздухе, громыхнулся спиной. Асфальтированная площадка перед входом в аэропорт оказалась чертовски жесткой. Позвоночник пронзила боль, отозвавшись в глазах светящимися золотыми мушками. Понадобилось не менее трех секунд, чтобы вскочить на ноги. Еще две Саймон, скрежеща зубами от ярости, потратил, чтобы переломать доброхоту парочку ребер.
Его верный конь с погнутым рулем и весь перекошенный валялся бесполезной железякой. Но притороченная к багажнику сумка ой как пригодится.
В воздухе душновато давило близкой грозой. Филлипс смерил взглядом расстояние от черных ползущих по полю броневиков до чистенького, словно слепленного из воздушного крема, здания вокзала. Небо четко делилось на грозу и розово-голубые разводы.
Позади подстегивал, нагоняя, вой сирены.
Отлетающие и провожающая их публика столпились поодаль от занятого приготовлениями Саймона и постанывающего супермена, очумело уставившегося на свои окровавленные пальцы. Но брезгливо не вмешивались: ведь в этом мире каждый должен заниматься собственным делом. Никакого порядка не будет, если врач начнет печь пирожки, а служащий банка – охотиться за преступником.
Саймрн Филлипс ничем не рисковал – за время ночных прогулок бедмены неплохо усвоили курс социальной психологии. Не больно поторапливаясь, Саймон открутил колпачок. Встряхнул флягу – в ней на две трети плескался высокосортный бензин. Смастерить фитиль из шнурка – и вовсе плевое дело.
Супермен с урной даже не пошевелился и лишь прикрыл глаза, когда Саймон сдернул его ботинок. Шнурок, что было редкостью в последние годы, был из настоящего хлопка. Саймон подождал, пока, зашипев фитилек займется, как следует. И швырнул флягу в вертушку дверей. Горячие брызги бензина жаркими ежиками влепились в краску и лак. Толпа отшатнулась внутрь здания. Огонь, осмелев, лизнул пластик. Дружно и с треском занялось дерево.
А система пожаротушения бездействовала. Компьютер лихорадочно сжигал блок за блоком свои электронные мозги: огонь развел человек, а компьютер не имеет права без дополнительного распоряжения вмешиваться в дела людей.
Человеческое стадо в зале заорало, заметалось пестрой толпой. Голоса слились с треском пожираемого огнем дерева и шипением пластика. Люди, еще несколько минут разделенные собственным высокомерием, отхлынули от стены огня, вставшей перед выходом. Среди мечущейся толпы бестолково торчал сухой жердью администратор и хлопал ресницами.
Саймон Филлипс с улицы еще немного насладился зрелищем, оскалив зубы. Огонь всегда очаровывал его, еще с давних вечеров детства, когда была жива мать. Она сидела в своем любимом кресле с продавленным сидением, а Саймон и Филл прижимались к теплому маминому боку и смотрели, как в очаге вспыхивают и стреляют звездочками сосновые поленья.
От жара жабьими глазами лопались стекла. Огонь пробежался по стенам. Разлился по крыше. Крики внутри здания утонули в реке разбушевавшегося огня. Пламя пробежалось по карнизу, поколебалось и шагнуло на соседнюю крышу.
Занялись ангары. Легкие покрытия сжимались, морщились воздушными шарами. Огонь в секунду заглатывал трепещущий брезент, оставляя обугленные стальные каркасы, словно скелеты доисторических животных.
Самолеты внутри ангаров сопротивлялись огню дольше. Но цивилизация, в собственном самоупоении отказалась от тяжелых и громоздких летающих аппаратов – легкие материалы плавились воском и растекались пылающей лужей полимеров.
Океан огня разрастался. С грохотом, клубясь то ли гарью, то ли крошащейся арматурой, рушатся строения. Взрывная волна от взорвавшихся где-то баллонов с газом отшвырнула Феникса, ударив о чей-то припаркованный к тротуару автомобиль.
Впрочем, не тротуара: разлитое горючее изменило ландшафт. Огненные реки текут, собираясь в моря. Ручейки пламени проедают асфальт до песка.
Внезапно в звуке упавшей опоры Саймону почудился звук лопнувшего воздушного шара.
С таким же всхлипом опрокинулся навзничь Филл. Саймон скрежетал зубами, бездумно щурясь на огненные потоки.
Тот вечер не предвещал ничего необычного. Небольшой погром, гонка с рокотом и другими шумовыми эффектами по предместью, девочки. Можно и одну на двоих-троих.
Кто мог подумать, что тот ханурик, тот болотный сухарь в допотопных очках станет стрелять?!
Бедмены только-только разложили небольшой костер на ковре гостиной, как трясущийся очкарик возник на пороге. Обеими руками он сжимал дробовик.
Бедмены расхохотались: забавно любоваться, как кому-то в этом мире есть дело до собственного имущества.
Филл опередил остальных, протягивая мужичонке с ружьем указательный палец:
– У, ты, грозный наш!