— Значит, вы выбрали альтернативное решение. Лиз держала голос хладнокровным. Не нужно было подкалывать эту женщину, чтобы заставить ее говорить.
— Я думал, это очевидно. Сегодня в мире существует только одна позитивная идеология, не так ли?
Лиз проигнорировала вопрос и ответила: «Мне любопытно узнать, как вы нашли эту причину». Я знаю, что ваш муж был выходцем с Ближнего Востока, но насколько я понимаю, он был западным.
— Вы ничего не знаете о моем муже.
— Мне сказали, что он был бизнесменом в Бейруте.
'Он был. Но пилоты 11 сентября спокойно жили в Америке, пока учились летать на самолетах. Вы должны знать о прикрытиях, мисс Форрестер. Это твоя работа – играть роль. Но это могут сделать и другие. Муж сыграл свою роль. Он жил и дышал этим, и я делаю это с тех пор, как он умер».
'Но почему? Чего он пытался добиться?
— Он был наполовину иранцем и всегда говорил, что хотел бы быть стопроцентным иранцем. Если бы он не умер так внезапно, мы бы здесь не сидели, мисс Форрестер. Я буду в Бейруте, помогая ему организовать сопротивление сионистским вторжениям. Мой муж заработал много денег, и большую часть из них он использовал для поддержки ХАМАСа».
— Мне жаль, что ваш муж умер. У него был сердечный приступ, не так ли?
— Это то, что сказал вам ваш исследовательский отдел? Теперь она злилась. — Скажи им, чтобы еще раз посмотрели. Моего мужа убили — он упал замертво на базаре в Дамаске. Они пытались сказать, что это коронарная болезнь, но у него было сердце льва. Моссад убил его — кто еще?
Может быть, это сделал Бог, подумала Лиз. Или Природа, в зависимости от богословских взглядов. — Это когда вы взялись за его дело?
Болл презрительно посмотрел на нее. — Я уже был на его стороне. Кто бы не был? Вы видели лагеря в Газе, мисс Форрестер? Вы спрашивали своих еврейских друзей, почему они позволяют там умирать? Почему они продолжают захватывать чужие земли? Обсуждали ли вы когда-нибудь со своими американскими боссами, что их «политика» делает с людьми во всем мире, или почему об их влиянии никогда не сообщается в Jew York Times?
«Когда он умер, я уехала в Иран, чтобы жить с его семьей. Я учился и обратился в истинную веру, ислам». Она на мгновение замолчала и закрыла глаза. Потом вдруг снова открыла их. Глядя на Лиз, она приподнялась со стула. — Я не верю, что у тебя вообще есть какая-то вера. Вы мне противны, вы знаете; у вас хватает наглости противостоять нам, не имея собственных убеждений. Даже наши злейшие враги, евреи, верят в Бога».
— Садитесь, — резко сказала Лиз, и женщина медленно сделала это. — Значит, вы учились в исламской школе. Чему еще они вас учили, кроме веры? Тебя учили воевать с Западом?
«Они научили меня учить».
— Я слышала о твоем обучении, — сказала Лиз. «В мечети в Лондоне. Насколько я понимаю, вы были источником вдохновения.
Кэтрин Болл впервые заколебалась.
— Вдохновляюще, — повторила Лиз.
— Тот, кто сказал вам это, льстит мне.
— Ах, лесть, — задумчиво сказала Лиз. Затем вдруг: «Не лестью ли вы привлекли Дэвида Блейки?»
Лицо Кэтрин Болл скривилось от отвращения. «Одно дело — играть роль; совсем другое — притворяться, что тебе это нравится. Я нашел эту сторону вещей отвратительной.
— Это относится и к Мо Миандаду?
'Что ты о нем знаешь?'
— Вы двое поскользнулись. Вас видели в отеле в Афинах. Вы должны были прилететь на следующий день, но мы связались с авиакомпаниями, и вы приземлились на день раньше. Как раз к встрече с Мо.
— Не то свидание, — отрезала она. — Какой задницу выставил из себя ваш друг Бергер. Он слоняется без дела, думая, что он детектив из романа Рэймонда Чандлера, а затем оказывается запертым в чулане для метел. Что касается Мо, то, возможно, когда-то он был диким, и он был счастлив, что люди думают, что он все еще был коррумпированным мошенником — это была идеальная легенда для прикрытия. Но он настоящий мусульманин, — вызывающе заявила она.
— И убийца, кажется. У вас есть алиби на смерть Марии Галанос — вы вернулись в Лондон. Он не знает.
— Попробуй доказать это. Вам нужно больше, чем спекуляции для греческих властей. Говоря о промахах, отправить эту девушку в офис UCSO было очень глупо. Она торчала, как больной палец. Заискивать перед двумя гречанками, пытаться разузнать обо всех — это было смешно».
— Да, я уверен, что ты гораздо лучшая актриса, чем Мария. Лиз холодно добавила: — И она заплатила цену, не так ли?
Кэтрин ничего не ответила, поэтому Лиз продолжила: — Говоря об актерском мастерстве, ваши выступления в лондонской мечети, похоже, оказали большое влияние. Из-за вас несколько выходцев из Азии покинули эту страну, чтобы вести джихад».
— Это не было игрой, мисс Форрестер. Я проповедую только то, во что действительно верю. Но у вас нет доказательств того, что я кого-то уговаривал куда-то пойти.
— Я бы не был так в этом уверен. И я не думаю, что это было только убеждение. Я думаю, вы были ключевой частью организации, которая набирала молодых людей и отправляла их тренироваться и сражаться. Нам удалось задержать четырех последних путешественников, направлявшихся в Сомали. Они будут экстрадированы сюда, и в нужный момент предстанут перед судом. Я бы сам не стал оценивать их шансы. И некоторые из них могут решить рассказать всю историю.
Но Кэтрин Болл казалась равнодушной к этой новости. На самом деле это, казалось, успокаивало ее. Голос ее стал менее возбужденным, а лицо стало почти безмятежным. Если она и отвечала Лиз, то односложно; ее внимание было в другом месте. Лиз подвела интервью к концу, но чувствовала себя неудовлетворенной. У нее было тревожное ощущение, что, несмотря на то, что Кэтрин Болл открыла, она все еще скрывает что-то важное.