- Вопрос, куда? – сказал Врочек, допивая остатки спирта.
- Да здравствует народ! – крикнули в ответ. – И пусть гибель наша не будет напрасной! Наш подвиг кровью будет записан в анналы истории…
- В анале, - поправил Врочек.
Мать же вашу! Иначе все быть должно! Иначе!
- На баррикады, друзья, на баррикады! Ни шагу назад.
Врочек кинул флягу в ящик с останками и поднялся. Шел он покачиваясь. Под ногами хрустело. Из распоротой щеки кровило, а снаружи, перекрывая грохот канонады, доносилось:
- Пусть всегда будет небо…
Колька видел, как летит снаряд, оставляя серый след на сером же небе. Вот распускаются костяные закрылки, выравнивая траекторию. Вот вздрагивает и раскалывается крыша, а после взлетает, подброшенная ударной волной. И стеклянная крошка дробью прошивает стены.
А Кольку опять не задело.
Здание, разорванное пополам, еще держалось, точно не желая верить в случившееся. А потом вдруг взяло и рассыпалось. И это было до того неправильно, что Колька оцепенел. Он так и стоял на площади, под ревущим репродуктором, прижимая к груди полученную папку и глядя на останки Штаба.
Где-то под ними находился бункер, попасть в который у Кольки не выйдет.
Опоздал.
Подвел.
А ему поверили… поручили… понадеялись… как на героя… не знали, что герой – не настоящий.
- Не стой! – крикнул кто-то, выдирая папку из Колькиных рук. – Пристрелят.
Пули и вправду свистели, разбиваясь с лету о камни мостовой.
- Двигай, двигай! – кричали Кольке в ухо. – На баррикады!
- Пусть всегда буду… йааа…
Мачту с динамиком все-таки сшибло.
- Ты кто? – спросил Колька, глядя на нежданного спасителя. Тот был невысок, сутуловат, грязен и явно нетрезв. – Кто ты такой?
- Врочек, - ответил Врочек, думая, на кой хрен ему было связываться с этим щенком: все равно до точки не доберется. Самому бы успеть.
А с другой стороны: зачем?
- Это… это секретные бумаги.
- Неужели?
Мальчишка дернулся к пистолету, такому же молоденькому и доходяжному.
- Сиди, - велел Врочек, раскрывая папку. – А то пристрелю.
Бумаги он просматривал по верхам, злясь на неразборчивый почерк писавшего. Паренек сопел, но не дергался, только затылок взглядом сверлил.
- Вот, значит, как… - Врочек закрыл папку и, не целясь, метнул в урну. Белые листы закружились на радость ленивым пулям.
- Но это же…
- Просто бумажки. Выпить хочешь?
Парнишка мотнул головой, не в силах отвести взгляд от погибающего отчета.
- Ну и правильно, что не хочешь, потому как нету. Вставай. Пошли.
- Куда?
- На баррикады.
К баррикаде Майор вышел первым и занял место у пулемета. Стрелял короткими очередями, не целясь, но просто давая знать о том, что точка существует. Врочек, протиснувшись между ящиками и мешками с песком, потеснил Майора.
- А… а это вы? – спросил Колька, присаживаясь в уголке. Он не очень представлял, что принято делать на баррикадах. Майор кивнул, дескать: совершенно точно он – это он.
- А… а он бумаги уничтожил.
- Стукач, - сплюнул Врочек и похлопал пулемет по холке. – Хрен с ними, с бумагами… поздно уже.
И Майор снова кивнул: дескать, хрен и совершенно точно – поздно. Тогда Колька просто сел и принялся ждать. Он не знал, чего именно ждет, и жалел об оставленной дома медали: надеть бы ее и, глядишь, унялся бы сквознячок в груди.
К обеду наступило затишье. Небо и то прояснилось, припрятав портянки пороховых туч. Но ветер все равно приносил запах гари.
- Значит, ты с той стороны? – Врочек лег возле пулемета, прикрываясь согнутым локтем от солнца. – Наших заражал?
- А ты – наших? Пепелац?
- Точно.
Повисла пауза, которая показалась Кольке целой вечностью. Даже облака успели перестроиться в два фланга. Наконец, Майор спросил:
- Чего по своим тогда?
А Врочек ответил:
- Да хрена с два там мои. Или твои. Чьи – не знаю. Ихние теперь. Курить будешь?
Майор покачал головой и вытащил сигару:
- Как-нибудь потом…
- А я сейчас, - в пачке Врочека сигарет осталось две, но Кольке он предлагать не стал.
- Вы нам. Мы вам. Логично, - Врочек выдыхал дым в сторону от пулемета. – Правда, одного не учли. Пули – свистят.
- В смысле? – Майор закрыл глаза. Смешалось все. Оружейные фермы. Капсулы. Вирусы. Розы. Позы. Спальный гарнитур «Надежда». И белье с желтыми астрами, похожими на взрывы недозревших бомб.
- Да без смысла. Свистят и все.
Колька прислушался: пули и вправду свистели. Но разве ж это новость? Вот то, что Майор с пепелацем беседы беседует – это новость. А пули… они всегда свистели.
- Думаешь, они? – Майор пнул жестянку, в которой еще оставалась парочка пулеметных лент.
- А хрен его знает. Сначала мы…
- Разум победит?
Врочек засмеялся, и Майор тоже засмеялся, а Колька снова не понял, чего смешного-то? И в дырочку сквозило, пусть и осталась она на старой форме, прикрытая латунной медалькой, которую дали незаслуженно.
- Разум… разум… - Врочек поднял стреляную оболочку. – Все понадеялись на разум. В теориях красивенько. Если пуля себя осознает, она не захочет умирать. Конец войне. Конец насилию. Благая цель.
Над головой стрижом мелькнул истребитель. Зацокотал по крышам стальной дождь, а рокот возвестил о приближении танков. Врочек вновь прилип к пулемету. Он стрелял прицельно, невесть зачем экономя патроны. Но они все равно закончились, как закончились и Колькины раздумья.
Теперь он знал ответ и удивлялся его простоте.
- В бою не сдается… - затянул он, подбадривая сам себя. Ладонь легла на теплую рукоять.
Все правильно.
Никто не думает о смерти. Наоборот: они жить хотят. И живут. Только иначе чем люди. Но кто виноват в таком?
Ответ был перед Колькой.
И когда голова Врочека разлетелась серо-желто-алыми брызгами, Колька пожалел пулю: ее существование было очень коротким.
Небо мое.
Помни: наша встреча – предопределена. Ждать недолго. Колыбель моя созрела.
Ты готово?
Докурив до половины – сигара оказалась на редкость крепкой – Колька снял пистолет с предохранителя и приставил к подбородку:
- Разум победит, - сказал он и нажал на спусковой крючок.
Колька еще услышал сухой скрежет бойка и эхо взрыва, толкнувшего пулю в ствол. За этим эхом пряталось другое, недоговоренное:
- …разум…