Очень удивило меня, что верующие люди, к тому же входящие в одно религиозное объединение, разделяющие одни и те же взгляды, затевают внутреннюю вражду, распрю и ведут ее далеко не благостно и кротко, доходя до прямого попирательства политики нашего государства, осуждения дел, характера советских людей. Так же болезненно раскол происходил и у нас в Магнитогорске. Он задел не только сторонников по духу. Родители оказались в одном лагере, дети — в другом. Самые близкие люди порвали всякую связь. Одни не могут простить другим того, что кто-то мыслит, рассуждает по-иному.
А я про себя думал: вот так-то. Шел за кротостью, попал на смуту! Коробило меня постоянное осуждение мира — то есть всех неверующих. А ведь в этом миру — у большинства очень близкие им люди, дети, внучата, родственники.
В каких только грехах не упрекали мирян, в то время как у самих грех за спиной — и в делах, и в словах, и в поступках, всегда претившее мне наушничество, мелкие сплетни. Однажды с довольно щекотливым разговором пришли ко мне братья по общине: надо бы поправить пресвитера, прямо сказать о некоторых его неверных действиях. Но когда я появился на молитвенном, собрании, пресвитер сидел темнее тучи, в мою сторону — ни взгляда. Оказалось, что ему уже передали весь разговор, инициатором которого, кстати, не я был.
Не встретил в общине безукоризненной честности, порядочности. Деньги — камень преткновения. Из-за них свары, ссоры, попреки. Приятно ли слышать, что один из братьев, бывая в других городах, с готовностью принимает деньги, а чаще просто берет взаимообразно, но без отдачи. Время от времени общины сотрясают, возмущают случаи, никак не говорящие о чистоте намерений и нравов. Всем стало известно, что проповедник Г. П. Безрученко положил себе в карман 400 рублей, переданные одной из верующих. Несколько раз эта история выносилась для обсуждения. Всякий раз Безрученко находил увертки, чтобы не вернуть деньги. Впрочем, это не единственное прегрешение проповедника: он скандалит с пресвитером, пишет на братьев анонимки…
Как я уже говорил, в детстве, молодости был глубоко религиозным. Но то была вера по наитию, по привычке, как что-то обязательное, непреложное. Тексты псалтыря, Евангелия, Библии читал, не вникая глубоко в смысл. Сейчас же было иное. Книги эти открыл будто заново. Мудрость, истину искал в знакомых текстах, привычно анализировал и взвешивал все. Но сколько же оказалось разночтений, противоречий, нелепиц, более чем удивительных. Вначале даже стеснялся говорить об этом с другими, пока не услышал разговор. Наш проповедник отдал, как он откровенно признался, Библию одному мирскому молодому человеку. Тот попросил ее на короткое время, но возвращать не торопился. Кое-кого обеспокоило, что юноша основательно ее изучит и заметит все нелепости.
Я решился, отважился выступить с проповедью о разногласиях Библии. Меня осудили все проповедники: «Отныне, — сказали они, — будешь выступать только с призывными проповедями, а не воспитательными».
Редко, когда в священном писании бога видишь милостивцем, творцом добра. Бог, верховное существо, везде предстает как фигура карающая, мстительная. И этой силе мы поклонялись! А цена человека в священном писании?! Царь Давид восклицает: «Я есмь раб твой и сын рабы твоей». К проповеди на эту тему подбираются и песни такого же содержания: «Я быть ничем желаю…» Какое глумление над человеком! Все это мне было чуждо. Так от отрицания баптизма пришел к отрицанию религии вообще.
Свои мысли я изложил в «Обращении к верующим», которое, кстати, было скрыто, не доведено до рядовых членов общины. Я прямо писал и говорил о лживых словах и фарисействе руководителей, о религии, которая не объединяет людей, не дает мира и любви. Меня пытались отговорить, остановить. Несколько раз приходили ко мне домой послы из нашей общины, посетил даже один заезжий «брат» из Кривого Рога.
Нелегко было решиться на окончательный разрыв. И все-таки оставаться в общине, лицемерить перед собой, перед своей совестью не хочу. Поэтому, как ни трудно в мои годы менять привычный уклад, решился-таки на отречение от того, что столько лет признавал, чему поклонялся искренне, истово. Думаю, что моему примеру последуют и другие. Потому что знаю, есть в общине, как и я, разуверившиеся в священных догмах, потрясенные, оскорбленные аполитичными, антигосударственными деяниями руководителей общин.